Пространство и время — основы описания мира как в древних культурных традициях, так и, в общем-то, с точки зрения сегодняшних научных представлений. Понятно, почему именно это так. Однако между любыми архаичными и современными картинами мира имеется существенное различие, которое определяется не столько полнотой наших знаний о Вселенной, сколько подходами к получению этих знаний.

Речь, конечно же, идёт о разнице между научной методологией и мифологическим описанием мира. По мере развития первой второе, более древнее и, в общем-то, не отвечающее направлению, в котором движется наша цивилизация, отходит на второй план, хотя и не исчезает совсем. Внимательный наблюдатель заметит множество следов этого подхода в повседневной жизни и, как ни парадоксально, в науке. Но хитропереплетения научных подходов и искренней веры в чудеса нам сейчас не очень интересны, а вот собственно архаичная картина мира как раз интересна весьма. К чему, скажете вы, нам углубляться в древнейшие представления о Вселенной, свойственные людям прошлого? Ведь только экзальтированные маргиналы или не вполне здоровые люди сегодня полагают, будто Земля — плоская, что Солнце — центр Мироздания и т. п.

Действительно. Всё так и есть. Спорить с этим бессмысленно. Солнце — лишь центральное светило довольно небольшой, хотя и симпатичной системы планет, рядовой жёлтый карлик, затерянный на задворках одного из рукавов огромной Галактики. Земля имеет форму даже не шара, а геоида. Нет смысла искать вход в подземное царство вон под тем валуном и ждать, когда побег фасоли дотянется до неба, чтобы залезть туда и притащить чудо-меленку или курицу с арфой…

Нет смысла. Нет смысла? А почему нет?    Разве, выйдя из дома и вырвавшись из приевшегося царства интернета, бензина и асфальта куда-нибудь туда, где природа ещё сохранила свой естественный облик, мы не смотрим вокруг, не вглядываемся в небеса и не переоткрываем всё те же образы, порою неожиданно для себя? В незапамятные поры земля, небо, реки, камни, деревья, животные и птицы — всё это становилось неотъемлемой частью картины мироздания наших далёких предков.

Современный уклад жизни по меркам пройденного человечеством исторического пути появился в лучшем случае вчера, если не нынче к обеду. Знаете, во времена расцвета научно-популярной литературы было модно сравнивать срок существования homo sapiens со временем существования биосферы на нашей планете. Получалось очень наглядно. Но совершенно такое же сравнение можно использовать и применительно к видению окружающей реальности. Если говорить строго, то научные подходы к пониманию мира ещё находятся в процессе становления, тогда как непосредственное образное восприятие мира вошло в речь, культуру, поведенческие нормы и общественные идеи. Более того, именно образами общается с нами и наше бессознательное.    Так что в каком-то смысле неважно, что Мирового древа именно как «суперрастения», которого можно коснуться руками, нет, а межзвёздный эфир — не молочный (слабоалкогольный) напиток. Говоря современным языком, это — удачные, чрезвычайно ёмкие метафоры. И они отнюдь не бесполезны.

При внимательном чтении мифов и размышлении над их возможным смыслом — а покажите хотя бы один миф, появившийся «просто так»! — каждый раз удивительным образом открываешь всё новые и новые смысловые их оттенки. Усилиями множества антропологов, историков и философов вполне наглядно показано, что и речи не может быть о «примитивности» древних воззрений и способов объяснения мира. Уместно, повторимся, вести речь о том, что люди прошлого видели мир иначе… Иначе, чем зашоренные и подёрнутые научно-техническим прогрессом очи читателя начала XXI века.

Прав классик: «По мере развития наук наш мир становится всё менее человечным. Человек ощущает себя изолированным в космосе, поскольку его связи с природой разорваны, а эмоциональное «подсознательное единение» с явлениями природы утеряно. <…> Нет больше связи с природой, нет и той глубоко эмоциональной энергии, возникавшей от этого символического единения» (К.Г. Юнг).    Ещё об одной важной составляющей психологической потребности в мифологических образах мы также неоднократно говорили в наших работах разных лет. Речь идёт о разрыве между тягой к священному и «профанным» укладом современной жизни, метко подмеченной ещё одним выдающимся учёным, М. Элиаде. Этот историк религий даже выделил особый тип человека (не в биологическом, а в социальном смысле) — «человека религиозного», противопоставляемого им современному «человеку историческому». Конечно, критики справедливо замечают, что более уместно вести речи о соединении типов, тем не менее, никто не оспаривает его тезис о том, что «…реальным становится преимущественно сакральное, ибо только сакральное есть в абсолютном смысле, оно действует эффективно, творит и придает вещам долговечность. Бесчисленные жесты освящения — пространства, предметов, людей и т. д. — свидетельствуют об одержимости реальным, о жажде первобытного человека быть» (М. Элиаде).

Таким образом, именно стремление понять, постичь реальность «как она есть» обуславливает появление мифологических сюжетов и представлений. До какой-то степени можно распространить подобное суждение и на современность.

Лозунг «назад, к Природе» в нынешних условиях едва ли возможен, а воплотить эту идею в действительность можно только в виде явного или скрытого бегства от реальности. Так будет продолжаться до тех пор, пока не произойдут некие существенные сдвиги в общественном сознании.

Поскольку человеческое мышление в значительной мере строится на основе архетипов, тем более уместно внимание к мифологии как к их наиболее яркому выражению (в виде типологических образов). Возвращение к Природе — задача скорее мировоззренческая, культурная или психологическая.

Ключами к пониманию и, в некоторых случаях, к реконструкции древнейших мифов, как нам представляется, могут служить особенности мифологического мышления. Дошедшие до нас предания многослойны и могут быть непротиворечиво истолкованы с нескольких точек зрения. Собственно, на этом, в том числе, строится и мифологический символизм. Например, какое-либо древнее образное представление можно понять как описание людьми прошлого одной или нескольких вполне конкретных реалий окружающего мира. (Типичный пример подобного подхода — метеорологическая школа в мифологии.) Одновременно можно трактовать их и как некие сугубо психологические феномены (здесь на ум приходят труды того же К.Г. Юнга или С. Грофа). Вместе с тем миф в силу своей универсальности не является ни тем, ни другим. Или, что столь же справедливо, и тем, и другим, а также ещё чем-то, чего мы до конца не знаем и что невозможно полностью осмыслить в рамках современных исторических или естественнонаучных знаний.

Увы, невзирая на громадное число научных или околонаучных (не говоря уже о псевдонаучных) трудов по мифологии, до сих пор не удалось сформировать некий объединяющий ёмкий и всеохватный подход к тому, какими были мифологические представления восточных славян в дохристианский период — а именно они и будут в первую очередь интересовать нас в этой книге. Впрочем, нельзя забывать, что все славяне — и восточные, и западные, и южные — лишь ветвь древнего и могучего древа индоевропейской культурно-языковой общности, а потому не будем уподобляться слепцам, ощупывающим то хвост, то хобот одного большого слона, а сразу лучше сразу обратим внимание на всего слона целиком. Он ведь есть, его не приметит только слепой, ну разве лишь «упёртый».

Сегодня не только в исторической науке, но и в так называемом массовом сознании распространено суждение о малости дошедших до наших дней следов славянского языческого миропонимания. Но, даже стремясь оставаться на строгих академических позициях, безоговорочно соглашаться с этим утверждением не стоит. Говорить нужно не о малости, но о раздробленности.

В народной культуре к середине XX века не так уж и много осталось того, что мы можем однозначно истолковать как «языческое», да ещё и в неизменном виде сохранившееся со времён, когда восточные славяне не приняли христианство. Очень немного и конкретики, сведенной в некое общее целое. Но несложно убедиться, что восточнославянское язычество не было чем-то окончательно единым, как и «всё язычество» целиком. В этом смысле представляется даже несколько странным постоянное обращение к реформе князя Владимира 980 года, которая, вероятно, отражала попытку создания унифицированной религиозной системы — по большому счёту, достаточно локальной. К ней постоянно обращаются, пытаются связать упомянутых богов с теми или иными археологическими артефактами, но это во всех случаях лишь гипотезы, причём довольно шаткие.

Да, у нас не оказалось своих «Эдд» или «Истории завоевания Ирландии», пусть и переписанных монахами-христианами, не говоря уже о трудах Гесиода, Гомера, орфиков, Овидия и других, собственной «Ригведы» или «Авесты».

Однако сведений для обобщения, сопоставления и восстановления в достаточно целостном виде древнего миропонимания и, следовательно, основ мифологических представлений наших предков всё же не так и мало, как может показаться. Дело за умением и желанием извлечь таковые сведения из многообразных источников и осмыслить их надлежащим образом.    Не стоит ли для начала — на основе сопоставления с тем, что нам известно о природной вере вообще, о ключевых представлениях людей прошлого, о реалиях их жизни — выстроить общую «матрицу», своего рода структурный каркас того, какой могла быть языческая картина мира и религия, и на таком фундаменте создавать собственно реконструкцию? Иначе говоря, вместо привычного метода умозаключений от частного к общему прибегнуть к умозаключению от общего к частному. В этом случае появляется риск чрезмерных и даже неоправданных обобщений, но мы и не рискнём утверждать, что наши реконструкции абсолютны, поскольку прекрасно отдаём себе отчёт в их предположительном характере.    Обсуждение того, сколько горшков, при тех или иных обстоятельствах и как именно следует разбить в обрядовых целях — несомненно, достойное дело. Однако на этом занятии есть смысл сосредотачиваться при условии, что мы знаем, зачем вообще нужно разбивать упомянутые горшки. При всей разнице в обрядности и, видимо, в датах ряда привязанных к календарным датам ритуалам, представление о том, почему так надо делать, было общим, составляя основу древнего обычая…

Как нам представляется, необходимо понять и осмыслить то, как представляет себе мироздание человек, живущий по древним обычаям. Собранные сведения можно и нужно рассматривать пристрастно, выделяя в них поздние наслоения и заимствования. Имея в наличии запас «первооснов», «набор смыслов», мы получим удивительную возможность выстроить, восстановить на получившейся основе и недостающее/утраченное. Нам кажется важным вести разыскания именно в направлении определения упомянутых «ключевых точек». Да, наше понимание многих элементов архаичных культурных пластов вынужденно будет в значительной мере реконструкцией. Но реконструкция реконструкции рознь. Всегда есть надежда, что удастся найти пути и достойно претворить в жизнь задуманное.

А потому давайте не будем растекаться мыслями по мыслену же древу, а отправимся в путешествие по причудливо устроенной и хитро замысленной Вселенной наших предков, которые сумели не только увидеть мир исполненным волшебства и описать его удивительным поэтическим языком, но и донести эти представления до нас, своих потомков.

Из вступления к книге: Ермаков Станислав Эдуардович, Гаврилов Дмитрий Анатольевич. Священный центр в традиции славян. — М.: Вече, 2016. — 336 с. ISBN 978-5-4444-5028-4

Ермаков С.Э., Гаврилов Д.А. Священный Центр в традиции славян. М.: Вече, 2016. 336 с. ISBN 978-5-4444-5028-4

Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Древние боги славян. М.: Вече, 2016. 320 с. ISBN 978-5-4444-5021-5

Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Древние боги славян. М.: Вече, 2014. 320 с. ISBN 978-5-4444-2245-8

Гаврилов Д.А., Гаврилова А.С. Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь. (Исторические романы).  М.: Яуза : Эксмо, 2013.  736 c. ISBN 978-5-699-64805-4

Гаврилов Д.А., Гаврилова А.С. Смерть за смерть. Кара грозных богов. (Исторический роман). М.: Яуза : Эксмо, 2012. 384 с.  2012.  ISBN:978-5-699-57882-5

Гаврилов Д.А., Гаврилова А.С. Кровь на мечах. Нас рассудят боги. (Исторический роман). М.: Яуза : Эксмо, 2012.  416 с. ISBN 978-5-699-55492-8

Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля. М.: Яуза : Эксмо, 2012. 288 с. ISBN 978-5-699-54264-2

Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Древние боги славян. М.: Вече, 2011. 320 с. ISBN 978-5-9533-5364-9

Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Были и Небыли сказки. Очерки о необычном, обыденном и искусстве перехода между ними. М.: Ганга, 2011. 288 с. ISBN 978-5-98882-135-9

Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Ключи к исконному мировоззрению славян. Архетипы мифологического мышления. М.: Ганга, 2010. 256 с. ISBN 978-5-98882-102-1

Гаврилов Д.А. Трюкач, Лицедей, Игрок. Образ Трикстера в евроазиатском фольклоре. М.: Ганга, ИЦ «Слава!», 2009. 288 с. ISBN 978-5-98882-096-3

Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Опора Мироздания. Мировое Древо и Скала Времён в традиционной культуре. М.: Ганга, 2009. 288 с. ISBN 978-5-98882-085-7

Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Напиток жизни и смерти. Мистерия Мёда и Хмеля. М.: Ганга, 2009. 288 с. ISBN 978-5-98882-081-9

Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Время богов и время людей. Основы славянского языческого календаря. М.: Ганга, 2009. 288 с. ISBN 978-5-98882-088-8

Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Боги славянского и русского язычества. Общие представления. М.: Ганга, 2009. 288 с. ISBN 978-5-98882-074-1

Русское языческое мировоззрение: пространство смыслов. Опыт словаря с пояснениями / сост. Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. М.: Ладога-100, 2008. 198 с. ISBN 978-5-94494-056-8

Гаврилов. Д.А. НордХейм. Курс сравнительной мифологии древних германцев и славян. М.: «Социально-политическая мысль», 2006. 272 с. ISBN 5-902168-81-3

Гаврилов. Д.А. Трикстер. Лицедей в евроазиатском фольклоре. М.: «Социально-политическая мысль», каф. истории соц.-полит. учений. филос. фак. МГУ им. М.В.Ломоносова, 2006. 240 с. ISBN 5-902168-72-4

Гаврилов Д.А., Егоров В.А. Наследие Арконы. М.: АСТ, 2005. 384 с. ISBN 5-17-027292-8

Гаврилов Д.А., Наговицын А.Е. Боги славян. Язычество. Традиция.* М.: Рефл-Бук, 2002. 374 с. ISBN 5-87983-054-3

_________________________________________

(список аннотаций будет пополнен в ближайшее время)

Священный Центр в традиции славян. Из аннотации издателя: «Центром Мира у многих народов, в том числе и у древних славян, были Мировое Древо или Мировая Гора. Они являлись центральной осью всего мироздания, в том числе и земли, и соединяли Мир людей с Миром богов и Подземным миром. Крона Дерева или вершина Горы достигали Мира богов на небесах, корни Древа или основание Горы уходят в глубь земли и соединяют Мир богов и Мир людей с Подземным миром, или Миром мёртвых. Таким образом, Древо Мира или Мировая Гора были основополагающими понятиями у славян и многих древних народов. Гора и Древо являлись ещё и лестницей, дорогой в любой из трех Миров. Авторы предлагаемой книги, на основе богатого фольклорного и исторического материала, реконструируют великий миф о Центре Мира у славян и их ближайших соседей».

Древние боги славян.  Эта книга освящена исследованию и реконструкции представлений славян о мире и Вселенной. Авторы убеждены, что заложенные на заре истории славян особенности мировосприятия продолжают в той или иной степени оставаться актуальными и сегодня. Понимание архаичных пластов традиционной культуры только и позволяет осмыслить ее во всей полноте и разнообразии, проследить пути взаимодействия народов. Помимо фольклорного материала в книге широко использованы разнообразные данные из области истории и сравнительно-исторической мифологии народов индоевропейской культурно-языковой общности. Отдельное внимание авторы уделяют пересечению христианских и языческих представлений, сложившихся в ходе христианизации племени русь и славян в последующий период двоеверия. (Издания 2011, 2014 и 2016 гг. по содержанию ничем не отличаются. Авторам не была предоставлена возможность исправить и дополнить их прежние воззрения на некоторый счёт).

Смерть за смерть. Кара грозных богов. (Исторический роман). Если смертный упорно и настойчиво, не щадя живота своего, шаг за шагом продвигается к заветной цели, бессмертные боги наградят его доброй Удачей. Если деяния человека противны божьему промыслу и обычаю предков, Удача оставит. И горе тому, кто лишился её! Уж двадцать лет минуло с тех пор, как пришли из-за моря на Ладогу да в Приильменье варяги во главе с Рюриком. Но истончилась его жизненная нить, оборвалась. Народу нужен новый герой! На самый край новгородских земель за сыном Рюриковым отправляются бесстрашные воины, чтобы призвать молодого князя продолжить великое дело отца. Многие опасности подстерегают дружинников на пути, не раз прольют они свою и чужую кровь… Будут ли в помощь им христианское смирение и языческая ярь? Суждено ли наследнику Рюрика быть справедливым владыкой? Достоин ли он стать новым правителем Славии? Даруют ли ему Высшие Силы добрую Удачу!? Наша книга об этом. (Авторская аннотация, существенно отличающаяся от издательской).

Кровь на мечах. Нас рассудят боги. (Исторический роман). Действие романа охватывает период 860-880-х гг. и разворачивается в Приильменье, древнем Киеве, у стен самого Царьграда.  Роман основан на малоизвестном историческом факте первого крещения днепровской руси – князя Аскольда и части его окружения – в 867 г. прибывшим в Киев посольством ромейского патриарха Фотия и базилевса Михаила III. Это событие зафиксировано в Никоновской (Патриаршей) летописи и у византийских авторов IX-X вв. Для кого-то крещение – надежда на новую духовную жизнь, для кого-то – лишь путь к личной выгоде. На столкновение языческих и христианских воззрений авторы смотрят сквозь призму непростых взаимоотношений главных героев повествования, сначала – отроков, а затем – дружинников, Розмича и Добродея.  (Авторская аннотация, существенно отличающаяся от издательской).

Священное опьянение. Языческие таинства Хмеля. «Руси веселье пити. Не можем без того быти!» — если верить легендам, именно этот довод предопределил выбор князя Владимира в пользу христианства, которое в отличие от ислама не запрещало употребление хмельных напитков. Однако стоит ли сводить поворотный момент русской судьбы к историческому анекдоту? Ведь в славянской традиции священное опьянение не имело ничего общего с бытовым пьянством — это был сакральный ритуал, священнодействие, допустимое лишь в праздники и на поминках, но жестко ограниченное в обыденной жизни. Будучи даром богов — сродни небесному огню, живой и мертвой воде русских сказок, — «царь яр-буен Хмель» возвышал человека вровень с Бессмертными, приобщал к высшим истинам, открывал врата в иной мир, дабы узреть сокровенное и запретное. Не случайно Церковь осуждала «бражничество» («Пьяницы да не наследуют Царства Небесного»), подозревая в нем не просто способ «напиться и забыться», а жертвоприношение исконным богам… Прослеживая корни этого обряда от древних арьев, эллинов и скифов до германцев и славян, новая книга ведущих исследователей Языческой Руси не только реконструирует один из ключевых русских мифов, но и восстанавливает ритуалы священного опьянения и подлинные рецепты хмельных напитков наших предков.

Были и Небыли сказки. Очерки о необычном, обыденном и искусстве перехода между ними. Если вы полагаете, что книги-исследования непременно должны быть написаны занудным языком, за которым скрываются банальности, вы крайне ошибаетесь. В этой книге серии авторы страница за страницей старательно развенчивают подобное заблуждение, то удивляясь, то споря, но всё время двигаясь вместе с читателями по удивительному миру русских сказок, открывая их новые грани, поворачивая сказки под неожиданным углом, чтобы лучше понять то удивительное явление, которое называется «традиционное миропонимание». Вы полагаете, что сказки суть вымыслы? – Убедитесь в обратном! Вы любите сказки искренней любовью? – Тогда эта книга для вас, ибо вы непременно найдёте в ней нечто совершенно новое для себя.  «Эта книга – не о сказках как таковых. Она о том, частью чего являются сказки. Уже не первый год мы пытаемся осмыслить то, что сохранилось от древнейшего миропонимания наших предков, полагая его заслуживающим не только исследовательского интереса, но неотъемлемой частью восприятия окружающей действительности каждым человеком. Конечно, современная жизнь городского жителя, тем более обитателя мегаполиса, отличается от жизни человека даже XIX века, причём не сильно, а очень сильно. Что уж говорить о жизни людей тысячелетие назад?» — из авторского предисловия.

Ключи к исконному мировоззрению славян. Архетипы мифологического мышления. Эта книга действительно рассказывает о том, как видели мир древние славяне, а отчасти их соседи и родственники по языковой группе, о выражении уклада и мировосприятия в речи устной и письменной, в понятиях, мифах, преданиях, обычаях. О старших и младших, своём и чужом, Верхнем, Среднем и Нижнем мирах. Книга впервые для подобных изданий представлена в виде идеографического словаря, где понятия собраны в разделы по общему смысловому признаку. Это позволяет пользоваться ею и как обычным изданием, и как справочным пособием. Благодаря привлечению большого числа источников, многие слова и понятия раскрывают свои первоначальные значения, ныне во многом утраченные. Адресована широкому кругу читателей.

Трюкач, Лицедей, Игрок. Образ Трикстера в евроазиатском фольклоре. На материале ряда мифов, фольклорных и литературных текстов индоевропейских и азиатских народов в книге рассмотрена роль трикстера. Особое внимание уделено особенностям трикстера как культурного героя при смене социально-культурных эпох и мировоззренческих парадигм. Автор подходит к архетипу трикстера с неожиданной стороны, показывая удивительную значимость этого образа в традиционной культуре и в человеческой душе. Книга рекомендуется в первую очередь студентам, аспирантам, научным работникам специальностей «философия культуры», «этнопсихология», «религиоведение», но будет интересна и всем думающим читателям, заинтересованным в поисках глубинного смысла событий и идей.

Опора Мироздания. Мировое Древо и Скала Времён в традиционной культуре.  Здесь авторы рассматривают два основополагающих понятия традиционной культуры индоевропейцев, пару, известную как Мировое древо и Мировая гора. Авторы сознательно не предлагают готовых решений, но поднимают проблемы, важные именно сегодня. Иначе говоря, перед вами – отчасти экспериментальное издание, одинаково интересное как «физикам», так и «лирикам». Образы Перводрева и Первокамня рассмотрены в контексте как хорошо известных, так и совершенно неожиданных для многих читателей параллелей в области мифологии, психологии, этнопсихологии и современных точных наук. Книга богато иллюстрирована и включает не только теорию, но и своеобразную практику.

Напиток жизни и смерти. Мистерия Мёда и Хмеля. Обычай пить хмельное на праздниках – вредная привычка или память о священнодействии, исполненном глубокого смысла? Уместно ли говорить о «мистерии» Мёда и Хмеля – двух важнейших составных частей обрядовых напитков наших предков и их сородичей? На обширных исторических, мифологических и других источниках авторы подробно рассматривают тему, приходя к неожиданным выводам, которые заставляют пересмотреть многие устоявшиеся представления о мифологии и духовной культуре индоевропейцев, истоках злоупотребления спиртным в России и первоначальном значении обычаев разных народов Евразии. Включены описания способов приготовления традиционных обрядовых напитков. Книга будет интересна широкому кругу читателей.

Время богов и время людей. Основы славянского языческого календаря. Авторы стремились на обширном историческом, этнографическом и естественнонаучном материале рассмотреть восточнославянский языческий календарь через призму традиционного миропонимания в целом. Это даёт возможность, сохраняя научный подход, по-новому осмыслить традиционный годовой круг. Особое внимание уделено пониманию значимости календарных событий для психологического и психофизического состояния современного человека, в первую очередь горожанина. Книга будет интересна широкому кругу читателей.

Боги славянского и русского язычества. Общие представления. Книга обращена к неравнодушным и думающим людям, которые предпочитают постигать истоки славянской и русской культуры с научных позиций. Авторы стремятся не столько предложить готовые ответы на вопросы о том, каковы были языческие боги наших предков, сколько побудить самостоятельно искать эти ответы, то есть размышлять, сравнивать и сопоставлять доступные документальные свидетельства, обращаться к подлинно научным материалам, а не довольствоваться тем, что предлагают ширпотребовские издания, научная ценность которых порою сомнительна. Для широкого круга читателей.

Русское языческое мировоззрение: пространство смыслов. Опыт словаря с пояснениями. Книга представляет первую и единственную в своём роде попытку обобщить на научной основе древнее и современное толкование мировоззренческих понятий русского язычества с учётом их взаимосвязей и соотношения друг с другом. Обращаясь к большому числу источников, авторы раскрывают смысловое наполнение слов, описывающих человека в его взаимоотношениях с миром и людьми. Это позволяет проследить изменения и даже искажения смысла ряда древних понятий во времени, а особенно сегодня.

Курс сравнительной мифологии древних германцев и славян. В книге проводится аналогия между базовыми мифологическими представлениями древних германцев и славян. Особое внимание уделено единству этой Северной Традиции. Рекомендуется студентам, аспирантам, научным работникам по специальностям: философия культуры, этнопсихология, религиоведение.

Лицедей в евроазиатском фольклоре. В книге рассматривается роль трюкача и лицедея на материале некоторых фольклорных и литературных текстов ряда индоевропейских и азиатских народов. Особое внимание уделено особенностям Трикстера как культурного героя при смене социально-культурных эпох и мировоззренческих парадигм. Рекомендуется студентам, аспирантам, научным работникам по специальностям: культурология, философия культуры, этническая психология, религиоведение.

Наследие Арконы.  Роман написан в жанре историко-героической фантастики. Один из героев повествования, наш современник, Игорь Власов вдруг узнает, что он – наследник старинного рода жрецов Велеса, бога мудрости, волшебства, властителя дикой природы, бога Нави.  Волею его Игорь переносится в 1168 год на остров Рюген. Здесь последний оплот северного язычества – город Аркона. Игорю, доверена особая миссия – спасти священные письмена волхвов. Роман основан на подлинных исторических событиях – взятие города Арконы датскими войсками и разрушение ими балтийских Дельф – храма Свентовита. Действие разворачивается на фоне крестового похода в земли западных славян, их трагической борьбы против иноземных захватчиков. Согнется ли древняя культура пред этой бедой? Уцелеют ли последние герои Арконы?  Об этом повествует вторая часть романа. (Здесь приведена авторская аннотация. Попсовая издательская не соответствует основному замыслу книги. При описании Арконы не стоит искать и полного исторического соответствия более прозаическим реальным событиям. Вещь ранняя и весьма сырая в плане языка, роман создан в 1996 году).

Боги славян. Язычество. Традиция. В книге приводятся обширные сведения о «славянских» богах. Подробно рассмотрена космогония древних славян и её связи с другими мировыми космогониями, в частности, с индоевропейской. Прослежено взаимовлияние славянской языческой традиции и христианства. Книга написана популярно, увлекательно, содержит много редких иллюстраций, и несомненно, представляла интерес на тот момент как для специалистов, так и для широкого круга читателей. * НО! Спустя столько лет многие взгляды авторов — с момента выхода этого научно-популярного изложения — претерпели весьма и весьма сильные изменения с учётом их знакомства с более широким кругом источников и первоисточников! Потому издание это ныне, 15 лет спустя, скорее артефакт истории, чем работа, которую мы могли бы рекомендовать к ознакомлению. Разве лишь с той целью, чтобы убедиться: «Всё течёт — всё меняется! Никто не обещал не умнеть!»

Предвиденья отрава —

вот Вещего удел.

Молва разносит славу,

но даже слава — тлен.

«Мед знания не сладок», —

он понял, пригубив,

и одолел остаток:

«А мир несправедлив!»

Чтоб выйти на Дорогу,

пришлось покинуть Лес

и к Вышнему порогу

взобраться до небес.

Смирить огонь сердечный —

волхву холодным быть —

и в самый ад кромешный

за Истиной ходить.

Века — на полках пыльных…

Он ведает итог! —

Что боги не всесильны,

и не всесилен Рок.

Средь звёздной круговерти

эфир неистребим,

а человек бессмертен,

пока меняет мир.

Мышление и мировосприятие человека традиционного общества принято называть мифологическим. Это относится, конечно, не только к русским, к славянам и вообще индоевропейцам. Мифологическим мышлением и мировосприятием могут обладать люди разных культур и разных религий — при этом наравне с общими чертами в их картине окружающей действительности будет отчётливо проступать и ряд существенных различий. Но мы предполагаем далее говорить о древнейших доступных осмыслению пластах славянской духовной культуры и мировосприятия. Они естественным образом имеют общеиндоевропейские корни и при этом перекликаются с представлениями о мире и месте человека в нём многих соседних народов, в том числе относящихся к разным языковым группам.

«Мифологически» думали, да и по сей день продолжают думать люди во всём мире. При этом, как мы полагаем, подобный способ мировосприятия, видимо, присущ человеку изначально. Разрушение его приводит к разрыву тончайших связей между людьми и окружающим. Сегодня, в эпоху«конца информации», по меткому выражению Г. Джемаля, это словосочетание употребляется при каждом удобном случае, порою — неуместно.

Согласно философским словарям, мифологическое мышление — «архаич. стадия идеологии, представляющая собою синкретич. единство примитивных релит. идей, поэтич. творчества, зачаточного эмпирич. познания мира. Для М.[ифологического] м.[ышления] характерно невыделение человеком себя из окружающей природы, приписывание природным объектам человеч. черт и свойств; нерасчлененность в мышлении понятий субъекта и объекта, материального и идеального, пространственного и временного и т. д.; слабое развитие абстрактных понятий и сильное элементарно-чувственное восприятие; неразличение природы и культуры, то есть естеств. природных явлений и вещей, созданных руками человека. М.[ифологическое] м.[ышление] сыграло значит, роль в генезисе религ.[иозной] мифологии, философии, фольклора, повлияло на развитие лит-ры. М.[ифологическое] м.[ышление] исторически сосуществовало с науч. мышлением как два уровня познания и осмысления мира: в М.[ифологическом] м.[ышлении] преобладало эмоционально-интуитив.[ное] начало, в науч.[ном] мышлении логическое. М.[ифологическое] м.[ышлениея] продолжает существовать и в наше время, притом не только в обществах с архаич. обществ. структурой (племена и народности Австралии и Океании, Юго-Восточной Азии, Африки), но (в пережиточной форме) и в культуре высокоразвитых совр.[еменных] этносов».

На деле взглядов на сущность и роль мифологического мышления множество, их сторонники зачастую высказывают взаимоисключающие мнения о нём и о его значении в прошлом и в настоящем. Сторонники неумолимого прогресса ратуют за его окончательное изживание, радетели, напротив, возводят его на недосягаемую высоту Изначальной Истинной Традиции. Большинство же авторов сходятся во мнении, что мифологическое мышление проявляется в области духовной культуры, от особенностей мировосприятия (веры) до сказок и всех прочих видов устного народного творчества. Иначе говоря, справедливо будет сказать, что мифологическое мышление со всеми его особенностями есть и выражение мнения народа о самом себе, то есть определяет в конечном счёте самосознание людей.

Несколько слов об особенностях мифологического мышления.

«Мифологическое мышление или “логика мифа”, как его определяли А. Ф. Лосев, Я. Э. Голосовкер и другие исследователи — это деятельное осмысление окружающего мира, придание ему значений, установление между его явлениями определенных дологических, по определению Л. Леви-Брюля, связей» (Топешко, 2000, с. 17).

Указывают, что мифологическое мышление обращает внимание исключительно на мистические причины явлений, вещей и событий. Нам такое представление кажется не совсем верным. Более правильно сказать так: мифологическое мышление принимает во внимание существование скрытой стороны всего происходящего, чем она ни была обусловлена. Совершенно необязательно оно мистично, если только в современных проявлениях. Всё же мистика, в том смысле, как её сегодня понимают, — в большей степени порождение современной цивилизации, нежели архаических мифов.

Древнейший миф («древнейший, первоначальный», миф как таковой), выполняя задачу объяснения окружающего, позволяет выстроить множество связей, основанных не на физически-генетическом, но, скорее, на психологическом родстве между явлениями и событиями. Это даёт возможность построение совершенно иной, не основанной на формальной логике картины мира. Рассуждать, верны эти построения или нет, оставаясь только и исключительно на победившей рационалистической позиции, едва ли разумно. Нельзя исключить правильность каждого из подходов, и вот почему:

«Изучая духовные традиции, мы узнали, что они давно уже используют для восстановления всесвязности сознания особые языки… <…> Они являются языками нашего глубинного опыта, и если мы их знаем и обращаем особенное внимание на этот слой опыта, то тогда у нас намного быстрее происходит интеграция, мы намного полнее включаемся в коммуникативную ткань сознания именно теми гранями, которые необходимы для интеграции, восстановления, самосовершенствования» (Майков, 2004, с. 213).

В рамках мифа вещественное и невещественное не различаются, это их качество переносится на все вещи и события. Причинные связи между последовательными событиями также предстают в метафорическом, образном ключе. Существенно представление о том, что часть целого функционально тождественна ему самому.

Не менее важно противопоставление «своего» и «чужого». Мифологическое мышление представляет «чужое» не столько как «не своё», сколько как неупорядоченное, неокультуренное или несотворённое своими богами (в значительной мере понимаемыми как эвгемерические сущности). Именно здесь проходит граница между природным и культурным, в неразличении которого часто несколько свысока попрекают носителей мифологического сознания современные авторы. При этом качественная оценка и правила реакции на «чужое» у разных народов может быть неодинакова. Одной из общих черт, как ни удивительно, оказывается представление об иноплеменниках как о существах, обладающих волшебными способностями (вспомним «чухонских колдунов» у крестьян Русского Севера, веру в цыганскую магию у русских, украинцев и белорусов; даже австралийские аборигены видят в не-своих врагов и колдунов).

Ещё одной общей чертой, видимо, можно считать образ пространства (который мы постарались достаточно подробно рассмотреть в ряде наших предыдущих работ). Вернее, его организации как некоего центра (истока, первоначала) и периферии, которая по мере удаления от «нуля» всё более превращается в хаос.

Если бы современные реконструкции тех или иных форм древнего мировосприятия учитывали подобные особенности, они бы находили более явственный отклик в сердцах людей

Мировоззрение общества и даже отдельного человека не складывается независимо, всегда имеются взаимные влияния, конфликтные или обогащающие, оно всегда есть сумма множества частиц, которые в совокупности и образуют духовную культуру той или иной эпохи.

Древние представления интуитивно (?) предвосхитили многое, к чему приходит современная научная философия, и вместе с тем содержательно в корне отличаются от исканий современных философов. Ярче всего различия, — в первую очередь, фундаментального свойства — могут быть прослежены в конкретных образах, прежде всего, в представлениях о времени, пространстве, человеке и его месте в мире.

«Миф есть… символ», — мудро заметил А. Ф. Лосев. Для носителя мифологического мышления символом, то есть мифом, является весь мир. Человеку, который мыслит мифологически, присуща склонность видеть вокруг не просто явления природы или чудеса, творимые сверхъестественными существами. Вселенная видится ему сложным сочетанием волшебного, иномирного — и повседневного, обыденного. Сочетанием противоположностей, которое на деле есть неразрывное целое.

Перечислим значимые, на наш взгляд черты древнейшего — мифологического — миропонимания:

— осознание неотделённости человека (и людей) от мироздания в целом, представление о глубинном единстве всего мироздания. Это короткое утверждение столько раз обсуждалось, что нет нужды на нём останавливаться (подробнее см. Косарев, 2003);

— чёткое, хотя и по-разному проявляющееся в разных культурах, разделение мира и всего сущего на противоположности, которые в то же время являются неразрывными частями единого целого и не могут выжить друг без друга (так называемые бинарные оппозиции);

— вера в существование «сверхъестественных» существ, чьи возможности превышают возможности отдельного человека (боги, духи). Мир в целом чаще всего рассматривается как манифестация единого божества, как его тело. Впрочем, в язычестве важномтакже, что и человек может подняться до их уровня, встать с ними наравне, а то и превзойти (таковы легендарные отшельники в индуизме);

— убеждённость в существовании законов (принципов, установлений), которым подчиняются все части Мироздания — в том числе высшие существа (боги, духи). Зачастую эту убеждённость (а равно и веру в высших существ) с формальной точки зрения нельзя даже рассматривать как религию;

— принятие существования возможности волшебным путём влиять на мир и процессы в нём, от личного блага до макропроцессов, одновременно представление о том, что эта возможность накладывает на человека те или иные ограничения. В сущности, именно в подобном представлении, а не в неких сверхвозможностях человека, кроются основания древнейшей магии;

— особая роль ритуалов и праздников, которые понимаются как необходимость, содействие богам в деле поддержания закона и миропорядка, передаются из поколения в поколение и не могут быть изменены. Отсутствие «бессмысленных» действий. Суетные поступки людей преходящи, а творения богов подчинены иному ходу событий. Так же и то, что совершено людьми в подражание богам, божественным перводеяниям (образцам), приобретает иную ценность;

— отсутствие претензий на абсолютную истину (по крайней мере, в большинстве течений), сосуществование разных взглядов на неё. Боги (духи) одних могут быть более слабым, нежели боги (духи) других. Но и те, и другие вторичны по отношению к чему-то более общему, отстранённому от «суетных дел».

Для нас эти мировоззренческие установки служат своего рода ключами к пониманию корневых основ различных мифов. Не будет ошибкой считать их и краеугольными камнями древних культур.

Современное движение за возрождение древнейшего миропонимания развивается повсеместно в странах, где некогда оно было, образно говоря, выброшено на помойку истории. Какими бы причинами смена господствующего мировоззрения ни была бы обусловлена, исконные представления, конечно, не исчезали, не умирали (да, по нашему мнению, и не могли умереть, ибо были естественны и определялись условиями жизни и самой природой человека).

Вот одно из возможных объяснений: «Являясь огромным пластом культуры, средоточием мудрости народного опыта, древние мифы объективировали в себе систему идеалов, нравственных и мировоззренческих представлений, этнографических и общечеловеческих ценностей <…>

Под влиянием мифологии и выросших из нее архаического и героического эпоса, разных жанров фольклора, символики народной культуры и искусства у растущей личности может складываться проникнутая мифологическим мироощущением модель мира как образ, сквозь призму которого человек воспринимает мир, адаптируется к нему, соотносит себя с мирозданием и определяет свое место в нем» (Давыдова, 2009, с. 112).

Всё больше людей стремится вернуться к изначальному мироощущению, зачастую не сознавая этого. Тяга к природной вере вызвана всё более сильным ощущением близящегося краха; пониманием: что-то идёт не так; предчувствием: «Мир, как мы его знали, подходит к концу»; сопротивлением обезличиванию индивидуальности, усилиям по приведению всех и каждого — человека, рода, племени, нации, человечества — к некоему общему интеллектуально-духовно-культурному знаменателю… Эти факторы, это сопротивление, чаще всего неосознаваемое, порождают всевозрастающий душевный и духовный раздрай — массовый, заметим, — со всеми его внутренними и внешними «побочными эффектами».

И тут, в процессе поиска выхода из состояния индивидуального и массового раздрая, возникает вначале смутное, но постепенно крепнущее понимание: причиной происходящему — утрата корней, размывание понятий, забвение обычаев, подмена ценностей и т. д. Естественным следствием этого понимания становится обострённое, пристальное внимание к прежнему, Изначальному. Тогда-то — высверками ночных зарниц, полыханием северного сияния — вспыхивают старые, извечные вопросы: кто мы? откуда мы? и как жить нам дальше, чтобы выйти из состояния раздрая и вернуться к состоянию гармонии — естественной гармонии с самими собой, с нам подобными; наконец, с Миром во всей его целостности?

С другой стороны, есть, видимо, нечто очень верное в представлениях о природных мировых Силах и их олицетворениях — древних богах, многажды объявленных заблуждением и вымыслом, отринутых мановением некой дирижёрской руки, окрещённых «бесами», а затем переименованных и перелицованных на чужеродный лад… И тоска, неосознаваемая порою, по этому Нечто — это отнюдь не рафинированная кабинетная тоска по «золотому веку», в иерархии которого всё якобы было расставлено по своим местам…

Но оставим покамест обсуждение причин возрождения в стороне. Сегодня куда важнее, насколько и в каком виде жизнеспособно это движение. Ведь оно принимает разные формы и имеет очень разные проявления, включая и агрессивное чванство самозваной «элиты», и невнятный «этно-экологизм», и политические амбиции, и понимание необходимости серьёзных перемен в духовной жизни людей и общества в целом, и искреннюю тягу к утраченному в городских джунглях чуду.

Сейчас постепенно складывается нечто иное… Для кого это иное становится своего рода ролевой игрой (раз-раз, попрыгал через костёр, надев купленную через знакомых рубаху — и обратно, офис). Для кого-то даже сравнение с игрой покажется оскорбительным, хотя суть от того не изменится. Но всё же быть язычником означает прежде всего определённым образом мыслить и соответственно действовать.

Нет, современные природные верования по большей части не ролевая игра (та всё-таки, скорее, забава), но и не та древняя вера предков, за которую люди в своё время готовы были идти на смерть. Язычники древности едва ли поняли бы жизненные цели и ценности многих из тех, кто сегодня считает себя их наследниками.

Попробуем взглянуть на существующее положение дел непредвзято и как бы немного со стороны.

Большинство тех, кто прилюдно демонстрирует свою приверженность языческому мировоззрению, — горожане. Надо думать, они составляют подавляющее большинство. Жителям мегаполисов и даже небольших городов начала XXI века, даже тем, чьи деды ещё были сельскими жителями, в сущности, чужды повседневные заботы, тревоги и чаяния тех обитателей лесов, опушек, морских и речных берегов, к чьим взглядам на мир, верованиям и убеждениям они так искренне и истово стремятся вернуться.

В некотором смысле это стремление совершенно оправданно, ибо как же сложно обрести душевный покой и лад в жизни, заполненной погонею за деньгами, в убогой тесноте городских квартир и в условиях постоянного чужеродного информационного давления. Но таково уж наше, как говорят, «индустриальное» и «постиндустриальное» бытие. Оно лишено священного, лишено глубинного смысла, который — и большинство думающих людей чувствуют это — наполнял само существование наших предков. Настоящий живой человек, даже сам того не сознавая, хочет иного жизненного устроения. Вне зависимости, а то и вопреки своей национальной, социальной принадлежности и своим убеждениям. Каждый или почти каждый жаждет восполнить пустоту, возникающую на месте утраченного смысла. Каждый делает это как умеет. Отсюда, в том числе, пьянство, роковое пристрастие к наркотикам (неважно, химическим или музыкально-телевизионно-компьютерным). Отсюда — озлобленность и раздражение на всё окружающее. Мы словно бы утратили часть самих себя. Очень значимую часть. Основную.

Поэтому нам необходим миф, необходимы мифологические мерки, с которыми можно подходить к окружающему миру.

«Человек — точнее, “изучаемый, наблюдаемый человек” как одно из выражений понятия “другого человека вообще” — это не только одна из научно-философских фикций эпохи Просвещения. Это еще и сложный в своей композиции миф, непроницаемый для опыта современного антрополога или философа. <…>

…Миф не может быть старым или новым, только его контекст и интерпретация связаны со временем. Мифологичность — как неотрефлексированная тенденция научно-философской мысли к объективации и онтологизации “знания” как “человеческого”» (Пятигорский, 1996, с. 5).

Возможно, нам удастся вновь обрести утраченную часть, если мы сумеем проникнуть разумом и самой сутью своею в пространство естественной «основы основ» и сделать их неотъемлемой частью самого своего существа. Не отказываясь, однако, от совокупного (положительного, в первую очередь) опыта человечества в целом. Возможно, это даже не потребует от нас пересмотра ряда ценностей и поведенческих привычек — опять же, если мы хотим не просто играть в ещё одну игру. Такая смена не показушна, а сущностна и допускает множество вариантов проявления.

«Последнее время социологи, точнее экологи, пытаются выявить почти неуловимые связи между стереотипами культуры, закрепленными в мифах, играх, сказках, в живописном образе, и политико-экономическим самочувствием стран и народов. Например, крупнейший современный английский философ истории А. Тойнби сожалеет, что забыты традиции античной культуры, когда “природа оставалась богом”, а не превратилась в “природные ресурсы и промышленное сырье”. Стереотип культуры дает некоторую возможность употребления (и злоупотребления) богатствами природы, которую другой стереотип не дает или дает в меньшей степени <…> Сейчас же вдруг выяснилось, что непоэтическое отношение к миру, низкий уровень эстетического сознания, ограбление природы — может оставить человека не только без хлеба, но и без воздуха для дыхания. И в этой связи стало совершенно очевидно, что изгнание нимф и наяд, цветов и бабочек было не только эстетической потерей. Попутно терялось чувство природы, которое заставляло невольно беречь дерево, ручей, цветок и птицу» (Завадская, 1981, с. 7–8).

* * *

Увы, книги, посвящённые вопросам славянского язычества, как изначального, так и современного, в большинстве своём страдают одной бедой: в большинстве своём их авторы, при всей несомненной искренности, не знают или не учитывают объективных фактов и сведений о язычестве древности. А науки — в том числе о материальной культуре прошлого и традиционном мировоззрении — не стоят на месте, обогащая сокровищницу наших знаний о прошлом новыми фактами и открытиями, которые зачастую вынуждают нас пересматривать ряд привычных и, казалось бы, незыблемых представлений. Смешно видеть в народном христианстве русской (и не только русской деревни) XIX в. полное отражение древнего язычества. Наивно слепо доверять единичным из множества летописей и хроник, они нуждаются в проверке и перепроверке. По меньшей мере странно буквально воспринимать предания и мифы…

Да, некоторые открытия намеренно или по недомыслию замалчиваются; да, серьёзные научные труды выходят столь малыми тиражами, что порою их трудно отыскать. Но — разве это оправдание? Кто ищет, тот всегда найдёт.

Наше право и, наверное, святой долг — верить в величие предков, в мудрость и глубину их познаний о мире… С одною поправкою: такая вера не нуждается в подлогах и мистификациях… в страшненьких, сладеньких или возвышенных мифах — новоделах, за каждым из которых, если вглядеться, кроется чья-то та или иная, большая или малая корысть, на худой конец глупость. Не надо вымыслов и домыслов, основанных на обмане и самообмане, ибо они порождают обман и самообман. Вымыслы и домыслы задурманивают голову сторонникам и, обоснованно развенчиваемые недругами, дают им повод для нападок и на тех, кто придерживается совершенно иных подходов и взглядов. Так было, есть и будет — нравится нам это или нет.

Впрочем, россказни и околооккультные вымыслы можно бесконечно разбирать по косточкам, предъявляя доказательства их «новодельности» и вымышленности. Слепые не увидят. Глухие не услышат. Корыстные «не заметят». Фанаты отвергнут.

Мы же обращаемся к тем, кто искренне стремится постичь смыслы, — и сами стремимся и стараемся их постичь. Ведь всегда были и пребудут те, кто готов думать, размышлять и искать Настоящее. Совместный поиск обогащает и возвышает. На этом пути не избежать ошибок, но не признавать их, меняя под давлением новых открытий свою точку зрения, просто глупо.

«Своеобразной особенностью верующего в Разум и в технический прогресс человека является его историческое восприятие. “История цивилизаций продолжается всего несколько тысячелетий, в то время как первобытные культуры – очень древние”…

И тем не менее “для Западной Европы привычна схема: высокоразвитые культуры совершают свой бег вокруг нас, как вокруг мнимого центра всех мировых событий <…> А ведь “новое время” насчитывает столько же столетий, сколько “древность” тысячелетий <…> Европейцы представляют историю в виде ленточного червя, стараясь сообщить ей направление, которое точно выводит к позиции авторов. В результате тысячелетия измеряются понятиями гуманности, счастья большинства, экономической эволюции, научного миросозерцания и т.д. Когда стремления чуждых нам эпох под это не подходят, исследователи доказывают, что народы заблуждались или не умели достигнуть истины”.

Лишённому стабильности, быстро эволюционирующему цивилизованному обществу непрерывно приходится многое менять — от предметов обихода до политических систем. Устаревшее совершенно выходит из употребления, но общество не хочет с ним расстаться. Мёртвым грузом для подавляющего большинства населения стоят памятники с высеченными на них именами усопших, библиотеки и музеи, в которых накоплены факты, интересные ограниченному кругу людей, факты, которым не суждено было бы сохраниться в народной памяти.

Мы любим всё хранить, невольно пытаясь компенсировать отсутствие реальных традиций, создавая, быть может, иллюзию постоянства, в котором, вероятно, нуждаемся бессознательно. В первобытном обществе всё было живым: многое функционировало десятками тысяч лет, а то, что всё-таки отживало, пропадало бесследно» (Лютова, 2009).

Пока есть человек, а мир таков, каков он есть, подлинною силою будут обладать только те ценности, что соответствуют изначальным законам мира. Именно их необходимо извлекать из мнимого небытия и возводить на уровень признанных обществом. Поэтому мы — за осознанное созидание, за повседневное использование родовых и природных ценностей, и не только для себя самих, но для всего нашего народа и страны в целом. Путь взаимообогащения народов ценностями нематериального культурного наследия, понимаемыми не только как технологии, ремёсла или прикладное искусство, а и более широко — как представления о мире, Вселенной, взаимоотношении человека с ними (что находится в полном согласии с международными документами о нематериальном культурном наследии) — путь к решению многих проблем современного общества. Один из путей выхода из кризиса. Мы обращаемся к древнейшим пластам культуры, ибо они не столько исчезли, сколько видоизменились. Тем более важно увидеть, осознать эти изменения. Вдруг (а это почти наверное так) утрачено, выпало из осознания, нечто существенное, стержневое. Однако оно продолжает влиять на нашу повседневность — и мы оказываемся бессильны отыскать пути, которые пройдены за много веков назад. Настоящие духовные ценности не берутся из ниоткуда и не исчезают, нравится это кому-то или нет.

В традиционных обществах социальные явления «…не изолированы; каждое явление содержит в себе все нити, из которых состоит социальное полотно. В этих совокупных социальных явлениях, как мы предлагаем их называть, все виды общественных институтов (образований) находят своё одновременное выражение: религиозное, юридическое, нравственное и экономическое» (М. Мосс, «Essai sur le don», 1925). Поэтому природные, общественные, семейно-родовые и личные ценности только тогда настоящие, когда пронизывают все уровни бытия, как повседневного, так и связанного с горними сферами.

Литература:

Завадская, 1981 — Завадская Е.В. Ци Бай-ши. М., 1981.

Давыдова, 2009 — Давыдова С. Д. Мифологическая модель мира в целостном воспитании младших школьников // Педагогическое образование. – 2009. – № 2. – С. 108–118.

Косарев, 2003 — Косарев М. Ф. Основы языческого миропонимания. – М.: Ладога-100, 2003.

Лютова, 2009 — Лютова С. Н. Традиционные культуры и проблема глобализации // Перспективы цивилизации. Философские проблемы: Сборник статей: учеб. пос. МГИМО (У) МИД России; Кафедра философии / под общ. ред. проф. Г. Ф. Хрустова, проф. А. В. Шестопала. – М.: МГИМО – Университет, 2009. – С. 301–346.

Майков, 2004 — Майков В. В. Шаманская терапия с трансперсональной точки зрения // Материалы международного интердисциплинарного научно-практического конгресса «Сакральное глазами “профанов” и “посвященных”»: Москва. 21–30 июня 2004 г. – М.: Ин-т этнологии и антропологии РАН им. Н. Н. Миклухо-Маклая, 2004. – с. 208–218.

Пятигорский, 1996 — Пятигорский А. Мифологические размышления. Лекции по феноменологии мифа. – М.: Языки русской культуры, 1996.

Топешко, 2000 — Топешко И.Н. Культурно-мифологическая концепция происхождения языка / «Новые» и «вечные» проблемы философии. Новосибирск, 2000. – С. 16–30.

Очерк опубликован в книге:  Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Ключи к исконному мировоззрению славян. Архетипы мифологического мышления. – М.: Ганга, 2010. – 256 с. – С. 7–21.

В XXXV томе «Полного собрания русских летописей» помещены белорусско-литовские летописи. В так называемой летописи Красинского XVI века, не дошедшей до нас в оригинале и утраченной во время Второй Мировой войны, но опубликованной впервые в 1893 году, читаем о полулегендарном великом князе литовском Кгирмонте-Скирмонте (Germantas, Giermunt), сыне Свинторога (Šventaragis):

«И сын его Кгирмонт зостал по отци своем на великом княжени Литовском и Жомоитском, Руском. И подлуг приказанья отца своего на том местци, на устьи реки Вилни, где y Велю упадываеть, вчинил жьглищо, и там тело отца своего, и коня его, на котором ежчивал, и шату его, которую ношивал, и милосника его, на которого он ласкав был, и сокола, и хорта его сожог. И от тых часов великыи князь литовскии и бояре там телеса их жигали, и для того тое месце прозвано от тых часов Швинторога, на имя того князя великого. И коли которого князя литовского або пана сожжено тело, тогды при них кладывали ногъти рыси або медвежьи для того, иж мели веру тую, иж бы день судныи мел быти, a так знаменовали собе, иж бы бог мел приити и седети на горе высокои, судити живых и мертвых, на которую ж гору трудно будеть узоити без ногтеи тых рысих або медвежих, и для того подле них тые ногти кладывали, на которых мели на тую лезти и на суд до бога ити. A так, ачьколвек погани были, a вжды потому собе знаменовали и в бога одного верили, \л.71об.\ иж судныи день мел быти, и верили из мертвых востаня и одного бога, которыи маеть судити живых и мертвих».

В других летописях сей фрагмент, относящийся к 1270-х годам, повторяется с точностью до оборотов речи, это: Румянцевский летописец 1567 года, Летопись Археологического товарищества 1570–1590-х годов. Перед нами архаичные воззрения предков современных белорусов, литовцев и великорусов образца конца XVI века (период так называемого двоеверия). Более поздняя Евреиновская летопись повторяет предшествующие век спустя.

И не суть важно, были или нет в действительности именно такие князья, а важно то, что летописное свидетельство зафиксировало обычай, свойственный народам всей этой территории вообще. А ведь лучшие годы так называемая Великая Литва простиралась от Ливонии, Псковской и Новгородской республик до Чёрного моря, где спорила с Крымским ханством, на востоке включала земли нынешних Смоленской, Брянской и Курской областей, а на западе претендовала на земли близ Люблина и Львова.

Давайте остановимся на этом достаточно подробно излагающем древнейшие представления фрагменте летописного текста отдельно.

Вспомним хотя бы, что в русской народной сказке герой карабкается в запредельные царства похожим же кошачьим (или медвежьим) образом: «Крутизна горы была столь высока, что на нее взлезть им никак было не можно. После того Иван-царевич нашел скважину, где попались ему на руки и на ноги железные когти, помощью коих взошел он на самый верх горы. Уставши, сел он под дуб для отдохновения, и лишь только снял с себя когти – вдруг оные исчезли» (Афанасьев, 1984, № 559; см. также № 129).

Не исключено, между прочим, что и ношение когтей в качестве оберегов связано с посмертным карабканьем.

Архетип Мировой Горы образует симметрию с похожим архетипом Пра-Дерева, чему посвящена одна из прежних книг авторов этой статьи – «Опора Мироздания. Мировое Древо и Скала Времён в традиционной культуре».

Б. А. Рыбаков, рассматривая амулеты древних славян в известном своём труде «Язычество Древней Руси», выделил так называемые «коньки», которые он идентифицировал в качестве стилизованного изображения некоего представителя семейства кошачьих:

«Ареал “коньков” – область Кривичей, частично Радимичей; есть она на берегах Западной Двины и в пространстве между Псковом и Новгородом. Дата их установлена В. В. Седовым – от X в. до начала XIII в. Употребление этих амулетов было, как видим, устойчивым. Автор связывает их с древним балтским культом коня. В своих прежних работах я предполагал изготовление этого типа амулетов где-то в земле Кривичей, например в Смоленске, и называл их по принятой тогда терминологии “коньками” (некоторые именовали их “собачками”).

В настоящее время, соглашаясь почти со всеми выводами В.В. Седова, я хочу пересмотреть зоологическое определение животного, послужившего исходной формой амулета. Соответствуют ли животные, фигурки которых найдены в шестидесяти пунктах Восточной Европы, облику коня? Против признания “коньков” конями говорят уши, высоко поднятые над головой и кончающиеся острыми уголочками. Против коня говорит толстый хвост, задранный кверху; также против коня говорит манера изображения морды с выпуклым лбом и пасти, доходящей почти до ушей. У лошади рот занимает значительно меньшую часть морды. Но самым главным аргументом против признания условных “коньков” изображением коня являются лапы. Передние ноги коней в спокойном состоянии вертикальны, а в движении согнуты так, что сгиб выдвигается углом вперед. У интересующих нас зверей лапа согнута в обратную сторону, углом назад. Животное не может быть ни однокопытным, ни парнокопытным. По форме согнутых передних лап (обе лапы совмещены) животное может относиться или к кошачьим или к псовым. Длина лап и задранный непушистый хвост говорят против псовых (волка, собаки). Наиболее отвечает всем признакам нашего животного – рысь… У рыси довольно высокие лапы с опушкой у сгиба (это есть на амулетах), торчащие вперед уши с кисточками на концах, толстый, загнутый вверх хвост (длина 24 см при длине туловища до 109 см). Шкура рыси покрыта большими круглыми пятнами “пестротинами”, а на амулетах обязателен орнамент из круглых солнечных знаков, которые могли нести здесь двойную семантическую нагрузку, обозначая пятнистого зверя и вместе с тем придавая оберегу особую силу посредством солярной символики…» — писал Б.А.Рыбаков.

Ей-ей, это вечное стремление некоторых наших вполне почтенных авторов искать всюду солярную символику порою удивляет. Почему любой круглый символ должен быть непременно связан с Солнцем? А если их много, как пятен на шкуре «лютого зверя» – это что, пожелание в духе «многия Солнца»? Впрочем, учёному простительно искать и находить объяснения, ибо он, продолжая поиск, может от них отказаться. А вот последователи-популяризаторы обычно выбирают из даже проблемных текстов то, что им нравится (ибо вписывается в некую избранную концепцию – и неважно, насколько она вообще доказательно), чтобы потом держаться за вырванную порою из контекста цитату аки за спасительную соломинку. Но мы отвлеклись…

«В некоторых русских говорах (например, вятском) рысь называют “лютым зверем”, не упоминая слова “рысь”, что говорит о табуировании священного животного. Архаичный медвежий культ привел, как известно, к табуированию имени хозяина леса, которого стали называть иносказательно “мед выдающий” – “медведь”. “Лютый зверь” упоминается Владимиром Мономахом: рысь прыгнула ему на седло. Hе исключена возможность того, что культ рыси восходит к значительно более ранним временам. … К сожалению, в восточнославянском сказочном фонде не отразился этот “лютый зверь” (Но это мнение Б. А. Рыбакова. – Авт.). Обереги в виде рыси, как бы готовой к прыжку, должны были считаться надежной охраной. Лютый зверь является крупнейшим кошачьим наших широт и одним из сильнейших и ловких хищников русских лесов. Пребывание рыси на деревьях, прыжки сверху вниз могли содействовать сближению её с небесными символами…» — полагал академик.

«Тура мя 2 метала на розех и с конем, олень мя один бол, а 2 лоси, один ногами топтал, а другый рогома бол, вепрь ми на бедре меч оттял, медведь ми у колена подъклада укусил, лютый зверь скочил ко мне на бедры и конь со мною поверже…» – писал Владимир Мономах в 1117 году в своём «Поучении…», рассказывая об охоте на диких зверей в лесах под Черниговом.

Предположение Б.А. Рыбакова о том, что «лютый зверь» был не кем иным, как рысью, подверглось критике. Например, А. Шильников в ряде статей иронизировал, что-де «при собственном весе в 15 кг рысь не смогла бы сбить всадника с конем. Даже упав с лошади, опытный и вооруженный воин, каковым был Мономах, мог и без Божьей помощи отстоять жизнь в схватке с рысью. К тому же сообщать, что молодого и сильного князя чуть не растерзала рысь, было, с точки зрения феодального этикета, непристойно…» Но этот автор, видимо, не очень внимательно читал текст поучения. Князь перечисляет разнообразные случаи из охотничьей практики (пер. О. В. Творогова): «Два тура метали меня рогами вместе с конем, олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь мне у колена потник укусил, лютый зверь вскочил ко мне на бедра и коня со мною опрокинул. И Бог сохранил меня невредимым. И с коня много падал, голову себе дважды разбивал и руки и ноги свои повреждал – в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своею, не щадя головы своей».

Да, Шильников совершенно прав в том, что «несмотря на лаконичность записи о нападении “лютого зверя”, из нее можно извлечь определенную информацию. Зверь вскочил на бедра князя, значит, прыжок был боковым. Нападение было неожиданным, ибо князь не успел принять меры обороны. Прыжок был стремительным и мощным, коль скоро боевой конь, приученный к схваткам, упал. На основании этих сведений можно отбросить версию о тигре и льве, бытующую в научной литературе. Во-первых, эти животные соблюдают, если можно так выразиться, звериную этику. Они не нападают исподтишка, а предупреждают об атаке позой, рычанием. Кроме того, эти животные в силу больших размеров на бедра вскочить не могут». А.Шильников предполагает, что речь идёт о леопарде.

Вероятно, в этом есть свой резон. Дело было в лесах, леопард прекрасно (как, впрочем, и рысь) лазает по деревьям. Но он никогда не задирает так свой длинный хвост, с изгибом за спину, как рысь – свой маленький (см. изображения амулетов), хвост у леопарда классически опущен вниз и загибается внизу у лап. Если скажут, что перед нами стилизация, для удобства крепления амулета, то и «длина хвоста» – это тоже тогда стилизация из тех же соображений.

Фразу «лютый зверь скочил ко мне на бедры…» мы истолковали бы как внезапное нападение, когда конь испугался, а всадник не справился с управлением. Испугать под силу и рыси, нынешнее поведение которой, имеющей печальный опыт общения с человеком, не стоит переносить на начало XII века, когда вероятность встречи с человеком в лесу была куда меньшей. Ныне рысь почти или совсем не нападает на человека, если только её не разозлить. Но тогда – «страшнее кошки зверя нет»!

Кроме того, не секрет, что вот уже сотни и сотни лет охотники истребляют самых крупных и красивых зверей наших лесов в погоне за трофеем, и те рыси, что остались ныне, почти девять веков спустя, могут быть существенно мельче живших в славянских лесах во времена Владимира Мономаха. Да и сейчас встречаются ещё весьма крупные экземпляры под тридцать килограммов.

Есть также версия, что «лютый зверь» – это волк. Однако эта версия явно несостоятельна. Владимир Мономах сообщает нам лишь об одном звере, который прыгнул «на бёдра», а волки охотятся стаями. Акеле надо очень исхитриться, чтобы вопреки волчьей тактике сюда (на бёдра, то есть) угодить, а не нырнуть под пах. Да и в том же «Поучении Владимира Мономаха» волки названы своим именем. Чтобы их упомянуть, князю не нужно прибегать к иносказаниям, он не опасается называть серого его истинным именем, волки для него – обычное стайное животное: «И облизывались на нас половцы точно волки, стоя у перевоза и на горах, – Бог и святой Борис не выдали меня им на поживу, невредимы дошли мы до Переяславля…». А вот «лютый зверь» – специальное иносказание, призванное подчеркнуть драматичность переделки, в которую угодил Мономах.

Волка объявляют порою «лютым зверем» на основании фрагмента «Слова о полку Игореве». Но и там волк упомянут как отличное от «лютого зверя» существо. Хотя хорошо известно, что кошачьи, за исключением гепарда-пардуса (не способного, однако, лазить по деревьям), не склонны к долгому бегу, но все они стремительны в рывке или броске, нежданном и негаданном, прекрасно видят в темноте. Зоркие глаза рыси и то, как она тихо подкрадывается и растворяется на фоне действительности, издревле используются в метафорах. Вот и в Слове говорится именно о неожиданном и незамеченном побеге Всеслава Полоцкого уподобленного дикой кошке, неслышной и невидимой, ведущей ночной образ жизни: «На седьмом веке Трояна бросил Всеслав жребий о девице ему милой. Тот хитростью поднялся… достиг града Киева и коснулся копьем своим золотого престола киевского. А от них бежал, словно лютый зверь, в полночь из Белгорода, окутанный синей мглой, трижды добыл победы: отворил ворота Новгороду, разбил славу Ярославову, скакнул волком на Немигу с Дудуток» (перевод О.В. Творогова). Скрылся ночью, словно лютый зверь, а скакал волком.

Вот теперь время замыкать логический круг и возвращаться к теме…

Если на упомянутых амулетах перед нами в самом деле рысь (или иное дикое лесное кошачье, именуемое «рысью» и в ту пору ещё не до конца истреблённое на Севере Русской равнины), то речь должна идти о посреднике в путешествии на Тот Свет по стволу Мирового Древа или склону Мировой Горы в некоем мифе, в целом идентичном приведённому ранее балтскому (а может быть, как-то связанному с ним генетически). С этой целью амулет (как и реальные когти рыси) и могли носить с собой, он был залогом попадания в Верхний (или Нижний, если Древо перевёрнуто – всё зависит от точки зрения) мир.

Если рассматривать Млечный путь как реальный небесный прототип образа Мирового древа, то в самом общем виде рысь – лютый зверь, кот-баюн – и есть тот посредник, что подсказывает дорогу или доставляет к небесным «светилам» (или сторожит путь на звёздном мосту, так напоминающем цепь). А если ночью, когда виден Млечный Путь (и созвездие Рыси), дневное светило наверняка невидимо, рысь едва ли может быть солнечным символом (кошачьим лесной полосы Европы в принципе свойствен сумеречный образ жизни).

Это, возможно, даже лунный зверь, любимая кошка повелительницы ванов Фрейи (у германцев богиня к тому же владеет половиной душ павших). Женские культы в основном тяготеют к лунному календарю, а Луна – одна из традиционных обителей мёртвых. У асов Фрейе соответствует Фригг, как раз соотносимая со славянской Макошью. У континентальных германцев эти богини вообще не различаются, а Фригг именуется Фрия, что этимологически тождественно имени Фрейя. Кошка и «Мокушин зверь». Фригг – жена Вальфёдра-Одина, отца павших. Макошь близка по функциям к навьему богу Велесу. О дублировании функций богов в пантеоне древних германцев, отмеченным С. Пивоваровым, и об подобных параллелях мы писали ранее (см. книгу Д.Гаврилова «НордХейм. Курс сравнительной мифологии древних германцев и славян»).

Рысь в устном народном творчестве –  редкий персонаж. Но вполне возможно, что в позднюю эпоху кот-баюн, это потустороннее существо, вполне мог заместить собой рысь в воззрениях потомков древних славян. В таком случае сетование Б.А. Рыбакова на отсутствие «лютого зверя» в нашем фольклоре вообще и сказочном фонде в частности напрасно. Тем более, что в любом случае домашние (не дикие!) коты и кошки проникают в Европу лишь в средние века. Они были редки и очень дороги, причём оказались единственными животными, которых было разрешено держать в женских монастырях. Считается, что именно монахи расселили кошек по всему континенту.

Имя славянского певца, вещуна и шамана Бояна, который «белкой» или мыслью путешествовал «по древу», созвучно с именем этого «шаманского» кота (вар.: кот-самоговор, кот-говорун), который и «бает обаятельно», и когти имеет такие, что свободно карабкается по Мировой оси (стволу древа). Вот вполне типичный сказочный зачин: «…На море, на океане; на острове Кидане стоит древо-золотые маковки, по этому древу ходит кот Баюн. – Вверх идет песню поет, а вниз идет сказки сказывает» («Иван-царевич и богатырка Синеглазка», из сборника М. К. Азадовского).

В общеизвестном собрании сказок А.Н. Афанасьева (1855 года издания) в вариации сюжета «сказки о царе Салтане» «По колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре» (№ 286) читаем:

 «Вот диво – так диво: за тридевять земель, в тридесятом царстве есть зеленый сад; в том саду есть мельница – сама мелет, сама веет и пыль на сто верст мечет, возле мельницы золотой столб стоит, на нем золотая клетка висит, и ходит по тому столбу ученый кот: вниз идет – песни поет, вверх поднимается – сказки сказывает»

Представляется сомнительным, чтобы безграмотные крестьяне разных губерний за двадцать пять лет поголовно перечитали стихотворную версию Пушкина (1831 года издания). Как раз напротив, вернее будет думать, что поэт использовал бытовавший сюжет. Хотя уже в начале XX века с грамотностью стало получше.

Так, «прекрасный образ у белозерского сказочника Гр. Медведева: “За тридевять земель, в тридесятом царстве есть диво: стоит дуб, а в этом дубу ходит кот, вверх идет – писни поет, а вниз идет – сказки сказывает”. Впрочем, не исключена возможность, что этот образ вторичного происхождения и навеян пушкинскими стихами. В еще неоконченном печатанием сборнике Калинникова: “кот морской лапой морду утирает, под дубом ходит, народ зовет слушать сказки, песни распевает”» —  замечает М.К.Азадовский.

В другой сказке, с примерно похожей историей, а потому объединённой Афанасьевым в общую группу с одинаковым названием, одна из «трёх девиц под окном» хвалится:

«Кабы меня взял Иван-царевич, я бы с собой привезла кота-баюна: кот-баюн сказки сказывает – за три версты слышно». Иван-царевич стоит, слушает: «Это не заслуга мне! Кота-баюна я и сам могу купить» (№ 284).

В сказке «Балдак Борисович» из того же афанасьевского сборника победа над котом-бахарем представляется богатырским подвигом, в пору такому, о каком сообщал Владимир Мономах, если вспомнить о его «лютом звере»:

«Во славном городе во Киеве у царя у Владимира собирались князья и бояре и сильномогучие богатыри на почестный пир. Возговорил Владимир-царь таково слово: «Кто бы сослужил мне службу великую: съездил за тридевять земель, в тридесятое царство, к самому салтану турецкому – увести у него коня златогривого, вышничка багрового (?), убить кота-бахаря, самому салтану турецкому в глаза наплевать?

<…>Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; отправлялся млад Балдак, сын Борисьевич, во путь во дорожку к салтану турецкому; приноровился приехать в самую полночь. Вошел на салтанский двор, увел из конюшни коня златогривого, вышничка багрового, схватил кота-бахаря, разорвал его надвое, самому салтану глаза заплевал» ( № 315).

В одном из вариантов сказки «Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что» (№ 215) герою-Бездольному дают спецзадание «…сходить за тридевять земель, в тридесятое царство, и добыть оттуда кота-баюна, что сидит на высоком столбе в двенадцать сажон и многое множество всякого люду насмерть побивает» — излагает А.Н.Афанасьев. Бывает столб этот зачастую столь велик, что с его вершины можно видеть само тридевятое царство – собственно это ещё одна форма архетипов Мировой Горы и Мирового Древа:

«Бездольный лег спать, а жена его сошла в кузницу, сковала ему на голову три колпака железные, приготовила три просвиры железные, клещи чугунные да три прута: один железный, другой медный, третий оловянный. Поутру разбудила мужа: «Вот тебе три колпака, три просвиры и три прута; ступай за тридевять земель, в тридесятое царство, за котом-баюном. Трех верст не дойдешь, как станет тебя сильный сон одолевать – кот-баюн напустит. Ты смотри – не спи, руку за руку закидывай, ногу за ногой волочи, а инде и катком катись; а если уснешь, кот-баюн убьет тебя!» Научила его, как и что делать, и отпустила в дорогу.

Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли – пришел Бездольный в тридесятое царство; за три версты стал его сон одолевать, он надевает три колпака железные, руку за руку закидывает, ногу за ногой волочит, а то и катком катится; кое-как выдержал и очутился у самого столба. Кот-баюн прыг ему на голову, один колпак разбил и другой разбил, взялся было за третий – тут добрый мо́лодец ухватил его клещами, сволок наземь и давай сечь прутьями; наперво сёк железным прутом, изломал железный – принялся угощать медным, изломал медный – пустил в дело оловянный; этот гнется, не ломится, вкруг хребта увивается. Кот-баюн начал сказки сказывать: про попов, про дьяков, про поповых дочерей: а купеческий сын не слушает, знай его нажаривает. Невмоготу коту стало; видит, что заговорить нельзя, и возмолился: «Покинь меня, добрый человек! Что надо, все тебе сделаю». – «А пойдешь со мною?» – “Куда хошь – пойду!» И т. д.

По накалу противостояния практически Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».

Символика сказки прозрачна. Успешное добывание кота-баюна означает, что для его владельца (или добытчика?) открыт путь к престолу богов по склону Мировой горы, по столпу Мироздания, ну или хотя бы по мысленному древу, о котором вещий зверь может рассказать. Собственно, с этого мы и начали наши рассуждения.

Вот вам и «лютый зверь»! Культ, миф, история и сказка – всё переплелось. Не зря изрёк поэт: «Разве сказки нужны только детям? Сказки взрослым гораздо нужней!»

Опубликовано:  Д. Гаврилов, С. Ермаков. «Лютый зверь» Междумирья / «Родноверие», №1(4), 2011;   Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э.  Были и Небыли сказки. О необычном, обыденном и искусстве перехода между ними. М.: Ганга, 2011. — 288 с. — С. 114-131.

Язычество – не столько религия, сколько древнейшее природное мировоззрение. Пока существует этот Мир, пока светит живое Солнце и вращается живая Земля, пока струят свои воды живые реки среди живых гор и равнин, деревьев и трав, Язычество будет живо в глубинах души и сознания каждого человека, кем бы он ни был и кем бы себя ни считал.

Язычество есть приверженность множеству извечных естественных воззрений и верований. Они различаются между собою у разных народов, но едины в том, что Природа, Земля, Боги и почитающие их народы (др.-русск. «Язык» — род, племя) пребывают в неразрывном взаимном Родстве. Это сходство мировоззрения отражается в языке, речи, мышлении, обычаях и укладе жизни человека, его семьи, рода, племени, народа, общества. В основе языческого мировоззрения лежит языческое мировосприятие. Языческое мировосприятие есть следствие действия во внешнем мире единых «естественных» законов мироустройства. Нынешнее язычество является наследником язычества прошлого и отличается от него лишь способом отражения тех же самых законов. Оно является «новоделом» настолько, насколько новы способы выражения этих законов.

Человек, придерживающийся языческого мировоззрения, языческого миропонимания и действующий соответственно, и есть язычник.

Сколь бы кто ни говорил: «Язычество кончилось, нет его!», – Природное мироощущение не может исчезнуть, умереть, пока человек существует из поколения в поколение на этой Земле и под этим Солнцем. Потому к нему возвращались до нас, возвращаемся мы, и с ним, этим мироощущением, будут жить наши потомки. Мы, язычники, верим чувству родства и познаём его и живую суть всей Природы всю свою жизнь.

Мы убеждены, что прямая передача исконной языческой традиции происходит неразрывно – как через «умное знание» (научные разыскания), так и через живую речь, обычай, уклад жизни народной. Внимательный и непристрастный наблюдатель всегда отыщет в современности не только следы язычества, но само язычество, если будет с должным почтением воспринимать то, что его окружает.

Наши цели и задачи

Наша очевидная каждодневная цель как язычников – жить в согласии с Родом и Природой, в сотворчестве с Богами, сохраняя веру и заветы предков, почитая их, будучи в ответе за Покон, за своё духовное наследие.

Мы – язычники. Высшая наша цель – поиск и утверждение великой и первозданной духовной истины и наполнение нашей повседневной жизни её бесценными крупицами. Мы убеждены: человек может и должен жить так, чтобы человеческая жизнь не противоречила Природе.

Язычество есть изначальное и естественное мировоззрение всякого здорового человека. Это любовь к своему Роду, к Родной Земле, к Родным Богам, обычаям предков и прошлому своего народа. А коль скоро все нравственные установления требуют защищать то, что любишь, язычники обязаны и будут защищать родных и близких, род и семью, Отечество, веру в Богов и саму светлую память Пращуров.

Растворяясь в «нации», народ утрачивает исконную родовую культуру. Например, русский народ, сумевший вобрать в себя на протяжении веков множество других народов, сам стал жертвой чуждого проникновения. В результате народная русская культура понесла тяжёлый урон. Мы убеждены, что пока русский народ не вернётся к родовому самосознанию, не будет успеха ни самому русскому народу, ни России. То же касается и любого другого народа. И только сознавая ценность собственной исконной Старины, возможно по достоинству оценить природные верования ближних и дальних соседей. Не случайно многие наши единомышленники в России стараются постичь иные ветви индоевропейской Традиции, ощущая в душе глубинную общность единокоренных мировоззрений.

Посему среди общих задач языческого движения мы видим:

– повсеместное возрождение и распространение исконных народных верований, традиций, отношения к Миру, разумных черт жизни предков;

– осознанное извлечение повседневной пользы из Родовых и Природных ценностей – и не только для себя самих, но всего своего народа и страны в целом.

Мы считаем язычество естественной и разумной идеологией, потому и обращаем на неё внимание всего общества.

Отличительные черты  языческого мировоззрения

Правда и Кривда в нашем мире принимают разные обличья. Но для всех мыслящих людей Правда – то, что позволяет полноценно жить, творить и созидать, а не существовать и приспосабливаться. «Счастье хорошо, а правда лучше», – гласит народная мудрость. Правда – это и то, что существует в действительности, и правое дело. Пусть она порою горька, но она – правда.

Правда и Кривда – две явленных противоположности. Но как можем мы оценить сладость мёда, не вкусив горечи полыни? Одно поверяется и постигается через другое.

То, что ныне называют законом диалектики, о чём ныне говорят как о единстве и борьбе противоположностей, давным-давно было осознано нашими предками и выражено в представлении о невозможности существования того, что мы считаем Правдой, а равно того, что мы считаем Кривдой, самих по себе, одного без другого. Вот почему ныне мы говорим о единстве и взаимодействии противоположностей. Разделение мнимо, но для всех людей оно существует как несомненная данность.

Для настоящего человека нет ничего превыше его семьи, блага его семьи, его рода в настоящем и будущем, а также сохранения доброй памяти о своих предках – кем бы они ни были. Отрёкшийся от семьи и рода теряет честь и действует не по Правде. Он предаёт свой род, а род отвергает его. Тогда истирается связь времён, Традиция, Память.

Семья, род есть малые части большого целого – племени, народа, страны. Эти понятия неразрывно связаны с Родной Землёй и памятью предков. Потому достойное служение своей Земле, её Природе есть служение семье и Роду.

Мы – создания Богов, в которых не слепо верим, но знаем, что они – личностны и сущи. Мы – потомки Богов, а посему не только храним в себе их частицу, но и разделяем с ними ответственность за судьбы мира. Наши Боги одновременно есть Мировые Силы, создавшие и поддерживающие Творение, и наши прямые (пусть даже отдалённые) предки.

Язычники прошлого жили, сознавая, что Боги и предки присутствуют рядом с ними постоянно. Они общались с Богами и героями и поступали так, «как поступали предки». Мы, потомки, считаем это правильным и стремимся действовать подобным же образом.

Язычество неотделимо от мифологического мышления, основанного на обожествлении Природы и признании всех вещей во Вселенной и самой Вселенной живыми (т. е. личностями).

Бог Богов всемогущ в круговращении Времён и во множестве своих проявлений, отражений и ликов – Мировых Сил. Язычество почитает выдающихся предков как Богов и признаёт Богами, то есть сущностями и личностями, эти Мировые Силы.

Мир есть единое целое. Каждая его часть неразрывно связана с другой незримыми нитями. Если коснуться одной из частей, тронуть одну из нитей, наше прикосновение рано или поздно всколыхнёт каждую нить, отзовётся на каждой части. Нитей великое множество, но в то же время все они суть одна, Единая Нить. Частей Мира великое множество, но в то же время все они суть один, Единый Мир. Таков закон всеобщей взаимосвязи.

Закон всеобщей взаимосвязи – закон внутреннего родства всего Сущего, союза и связи бессмертных Богов со смертным человеком, а человека – с его семьёй, родом, племенем, народом, Природой – и с самими бессмертными Богами. Круг.

Всё в Природе движется по кругу. То, что случилось однажды, непременно произойдёт вновь – пусть по-другому, но произойдёт. Так каждое утро начинается новый день, лето сменяет весну, а зима – осень. Так и человеческая жизнь. Она – ниточка, отмеренная Пряхами каждому из нас. Одна из бесчисленного множества. Похожая на другие, но единственная и неповторимая. Истрёпанная человеком, она рассыпается и, казалось бы, исчезает навсегда – но рано или поздно, обновлённая, вновь и вновь оказывается впрядена во всемирное полотно событий.

Мировая Нить такова, что все прочие нити как бы вплетены в неё, а всё конечное одновременно бесконечно. Потому события повторяются, а у каждого события своя череда, свой оборот. Всякий конец чего-то есть начало нового. Так задумано Богами, так измыслил Бог Богов. Он – всему начало, он же – всему завершение. Всему мерило. Он начинает отсчёт времён, он же их сворачивает. И так без конца.

Круговращение времён, событий и вещей можно предугадать, предвидеть, предвосхитить. Однако это не означает неизбежности предугаданного. Бывает, Мировые Силы, словно могучие вихри, влекут язычника к, казалось бы, неминуемому. Но сильный человек, ведая направление движения и действуя по Правде, всегда способен изменить кажущуюся предопределённость, поменять местами вероятности. Рок безраздельно властен лишь над уделами тех, кто слаб. Сильные духом сами двигают звёздами.

Способностью человека властвовать над собственной Долей (Счастьем) и преодолевать Недолю (Злосчастье) в значительной мере определяется его положение в Мире. Мы в этом убеждены. Человек не рождён рабом. Ничьим. Рабство – что мирское, что духовное – в равной степени унизительно, позорно и неприемлемо для рождённых свободными. Свободу ограничивает лишь мера ответственности, добровольно возложенной на себя.

Поскольку мы – родичи наших Богов, мы восприняли от них способность присутствовать в разных Мирах, Временах и Пространствах. Родство с Богами открывает постигшим его дорогу в «Горний» дом. Но поскольку мы также есть плоть от плоти Родной Земли, нам открыты и её потаённые тропы. Мы признаём, что великая Природа мудрее любой из своих малых частей.

Язычество древних – даже если бы кому-то очень захотелось думать именно так – не было слепой верой, загнанной в окостеневшие тиски обычая. И нынешнее язычество ни безоглядной верой, ни исключительно религией точно не является. Загоняемое в тиски догматов, язычество перестаёт быть живым, то есть самим собою, оказывается под угрозой вырождения в неформальную религию. Но вновь и вновь возвращает себе первозданную чистоту и полноту. Лишь Боги пребывают неизменны. В этом мы видим круговорот всего Сущего и, одновременно, незыблемость основ Мироздания.

Основа язычества – знание. Знание, унаследованное от предков и прошедшее проверку временем и делом. Знание, полученное путём разного рода разысканий, то есть научное. Знание личное, глубинное, постигнутое на собственном опыте, зачастую через мучительные поиски и испытания и уж в любом случае – через изменение себя. Задумано, видимо, так, что знание приходит разными путями – и по наследству, через обучение, и посредством духовного восхождения, и путём созерцания глубин духа, через которые открывается путь к высотам.

Потому, видимо, язычество уже в далёком прошлом постигло многое из того, что нынешняя фундаментальная наука считает своими новейшими открытиями.

Единая всепроникающая нить незримо связывает всех малых и великих, Землю и Небо, человека и дикую Природу. Человек, плоть от плоти Мира, воспринимая мир, невольно уподобляет его себе, но одновременно воспроизводит Мироздание внутри себя.

Наше отношение к своему внутреннему и внешнему миру есть наше отношение к своему роду. Если мы не бережём мир и Природу вокруг и внутри себя, мы закладываем основание будущих бед наших потомков. Вот основа того, что теперь называют «экологическим мышлением».

Язычество – это осознание необходимости понимать окружающий тебя Мир. Понимать Мир в целом, в отдельных его проявлениях и их совокупностях. Это умение договариваться с Миром и любыми его проявлениями, дабы неосторожным словом или поступком, опрометчивыми действиями не нарушить хрупкого равновесия, в котором он, этот Мир, пребывает.

Но, кто бы ты ни был, – станешь ли ты сидеть сложа руки, если дом твой рушится на глазах, земля уходит из-под ног, вода горька, а воздух не дарит жизнь и бодрость, но душит и убивает?

Останешься ли ты отстранённо-безучастным, если мать твоя умирает в долгих муках, а дети превращаются в уродов?

Если ты не умер душевно и духовно, если ты – не только «биологическая оболочка», но – Человек во всех смыслах, ты бросишься спасать – не утварь, не скот, но основу основ – свой Мир, вырождение и гибель которого делают бессмысленным и невозможным дальнейшее существование тебя и твоего рода.

Подход язычника к Природе основан на признании за нею – и за всеми себе подобными – всех прав живого существа. Природа испытывает боль на всех уровнях и способна радоваться как человек.

Мы убеждены, что Природа мудра, что «верх» и «низ» человека – от Природы и от Бога Богов в ней, именуемого Родом, Рудрой, Одином, Логосом…

Личная цель язычника – достижение Лада. Лад, или языческая гармония, – такое состояние, когда отсутствуют неразрешимые противоречия как в душе человека, так между человеком и окружающим его миром. Достижение Лада есть следствие мыслительного и духовного постижения язычником законов бытия Вселенной и своего места в ней. Лад приходит тогда, когда язычник осознаёт себя в круговращении Природы и научается деятельно следовать её законам – от часа рождения до таинственного мига смерти.

Потому язычество есть мировоззрение, направленное на самосовершенствование личности. В современных условиях язычество способно дать целенаправленному и трудолюбивому человеку:

– физическое и нравственное здоровье, умение жить в гармонии с законами Природы, не насиловать её: язычество экологично, это экология и Природы, и сознания;

– свободу выбора пути духовного развития;

– власть над своим организмом и своим разумом;

– способность творчески взаимодействовать с Силами Природы и Мира.

Язычество – это следование правилу разумного, сознательного самоограничения, рамки которого определяются сложившимися условиями существования того или иного человека, рода, народа, исповедующего язычество. Эти рамки были, есть и будут различными для жителя гор, равнин, приморья, Севера, Юга, Востока, Запада, – но они были, есть и будут.

Чувство родства, традиционные отношения людей в роде немыслимы без истинного и глубокого ощущения неразрывной связи предков и потомков, людей и Богов. Это связь не только с прошлыми, но и с будущими поколениями. Почитание предков и традиций есть забота не только о себе самих, но и, в первую очередь, о потомках.

Язычник не только почитает традицию и следует воле предков, сохранивших и защитивших Родину, но и мыслит о своих потомках, о том, что мы завещаем им и что оставим им в наследство. Работа на Будущее, одно уже мысленное создание его светлого манящего образа не менее важны, чем сбережение опыта прошлого.

Как это привычно и просто: отрицать, порицать, обличать, восставать «против…» Куда труднее – но и куда достойнее! – восстать «за…»

Мы убеждены: разлад и скорый крах – вот удел любого движения, если его вожди и участники умеют и стремятся лишь обличать пороки мира. Языческое движение обречено, если его участниками и, тем паче, вождями, станут те, кто умеет лишь восставать «против…» Оно обречено, если все мы – и его участники, и его вожди – окажемся ленивыми и безграмотными крикунами, неспособными отличить золото от обманки.

Наш долг – научиться познавать, знать, принимать и чтить свои родовые старины, своих предков и научиться уважать традиции родственных народов и соседей. Наш удел – по крупицам собирать, накапливать и передавать знание – мифологическое, историческое, естественнонаучное, родовое, познавать высоты, глубины, потаённые тропы, проникать в многослойные смыслы слов нашего родного языка, дабы научиться слышать без искажений шёпот и раскаты голосов из Прошлого и через Настоящее пронести в Будущее откровения и заветы, благословения и предостережения Тех, Кто Были до нас. Наш долг – научиться отличать Правду от Кривды, научиться стоять «за…».

Мы убеждены: истинное единство возникает лишь на основе сотворчества, созидания – и само становится их основой и жизненной силой. Единство – основа созидания. Созидание – основа единства. И так бесконечно, виток за витком.

Мы выступаем за готовность и умение учиться созиданию и созидать, за сотворчество – порою наперекор и вопреки своим личным притязаниям. Мерилом же нашей способности жить и действовать подобным образом станет дело, и только дело.

Язычество и современный мир

Лишённые памяти веков, забывшие предков и утратившие внутреннюю связь с окружающим миром, пренебрегая исконными и извечными естественными ценностями, поклоняются ценностям ложным – «ценностям», что с лёгкой руки современных жрецов Золотого тельца, бесцеремонно и напористо подминая всё и вся, стремятся завоевать мир людей. Вот имена их: Товар, Деньги, Потребление.

Те, кто ворочает денежными потоками, ныне уверены в своей безнаказанности, потому что мир товарно-денежных отношений, мир, где деньги выступают единым мерилом всего, принадлежит им.

Однако «боги» нынешней монетаристской и технократической цивилизации мертвы.

Служение таким «богам» влечёт за собою лишь одно – стремительный бег нынешней цивилизации к собственной гибели. Порочна сама технократическая цивилизация. Не технология опасна, но господство техники надо всем прочим.

Наркотики, алкоголизм, ядовитые производства и их детища – преступность и разврат, подавление культуры, растрата бесценных жизненных сил человечества на бесплодную гонку вооружений и безудержное потребление – всё больше, больше, больше! – вот черты современной цивилизации.

Эта цивилизация породила великие блага жизни – свет, тепло, книги, связь, но она же породила и атомное оружие, экологический кризис, человеческую нетерпимость, безмерную жажду власти и потребления, систему мирового глобализма, делящую целые народы на слуг и господ. Она отравляет человека. Она лишит его возможности растить здоровых детей, жить в естественных условиях, принимать решения и давать оценки, опираясь на собственные разум и волю, на опыт своих предков.

Нам пытаются внушить, что глупо и бессмысленно рисковать или отдавать жизнь за идею. Нас настойчиво побуждают отказаться от исконно нравственной оценки происходящего, предлагая взамен «плюрализм мнений» и «толерантность», при которых, скажем, разврат предстаёт в обличье свободы поступков. Нас убеждают, что главная жизненная цель – достижение как можно более высокого (прежде всего, материального) положения в обществе, а свобода выбора превращается в свободу выбора путей и способов движения к этой цели. Нас так упорно, так назойливо подталкивают быть модными, словно не понимают, что это – курс на истощение, когда интенсивность потребления многократно превосходит возможности и скорость естественного возобновления ресурсов.

Генетически изменённая пища, программируемое и контролируемое изменение психики и тела вплоть до последующего массового вырождения на уровне группы, популяции, народа, расы, человечества, широкое использование психотронных и психотропных методов промывки мозгов, постепенное оглупление, дальнейшее разобщение людей и превращение их в не связанных друг с другом и не интересных друг для друга индивидуумов… в стадо.

Мир наизнанку…

Язычники не принимают и не могут принять такую цивилизацию как разумно, природосообразно устроенную. Глупо отрицать достоинства современных технических устройств, помогающих людям жить. Но если прежде вещи делались во имя творчества, красоты и честно служили людям, то ныне люди становятся рабами вещей. А это не по Правде!

То же касается эмансипации и её детища – феминизма. Проблема эмансипации женщины возникает в том обществе, где по каким-либо причинам женщина была целена-правленно низведена до уровня «существа второго сорта».

В культуре современной цивилизации – по крайней мере, западной, – всё менее выраженной, всё менее значимой и почётной становится исконная роль женщины – матери, берегини, хранительницы обычая и уклада, семейного очага. Женщина, которой навязана роль вещи, предмета обстановки, товара, «исчадия ада», «нечистого создания», вынуждена приспосабливаться, чтобы выжить в этой «мужской» культуре, не утратив своего бесценного «Я». И тогда женщина перенимает мужской стереотип поведения – во всём. И, увы, со всеми вытекающими последствиями, приближающими общество к «точке невозврата».

В языческой же культуре и женщины, и мужчины – полноценные и равноправные существа, каждый – в своей области ответственности. Так же, как Боги и Богини. Но если на горизонте появляется опасность, угрожающая роду, женщины и мужчины заменяют друг друга в обществе, добровольно возлагают на себя обязанности, не свойственные им в обыденной обстановке, и увечные мужчины становятся няньками, а здоровые женщины – воительницами, во имя спасения их общего рода.

Поэтому в язычестве проблема эмансипации просто-напросто отсутствует.

Прекрасно иметь возможность отправиться на другой конец света, чтобы полюбоваться дивными красотами природы и творениями рук человеческих. Но радостно ли среди этой красоты обнаружить вдруг те же одежды и бездумные лица, те же чипсы, гамбургеры и «колы», какими кишел твой родной город?

И радостно ли, когда взгляды, лица, слова, души, память твоих единоплеменников и соседей день ото дня блекнут, меркнут, утрачивают неповторимость, становясь похожими на примитивные двухмерные схемы, контуры которых искажены и размыты? Люди-схемы. Печатные платы. Стандарт.

В глобализации как таковой нет ничего дурного. Но почему эта глобализация, в которую сегодня нас всех, образно говоря, волокут на аркане и загоняют пинками, означает «быть как все» – либо «надо всеми», «есть что дают» и «знать своё место»? Почему эта глобализация требует отказаться от своих корней как основы нравственных и поведенческих установок?

Каждый народ, однажды возникнув, оказывается вплетён в нить судеб этого мира – звуком неповторимой тональности, цветом неповторимого оттенка… С какой же стати тот, кто сегодня является вдохновителем и кормчим «глобализационных процессов», присваивает себе право вести народы к превращению в похожих один на другого «общечеловеков»?

Подлинная глобализация – от маленькой округи в пять деревень до континента с десятком государств на нём – возможна лишь тогда, когда будет не только сохраняться и поддерживаться самоопределение того или иного народа, но когда всякий представитель любого из народов будет знать родные обычаи, исконную картину мира и подлинные исторические судьбы страны. Мир подобен мозаике, где каждый её кусочек – отдельный народ. Стоит выложить изображение кусочками одного цвета, оно исчезнет. Мы против такой глобализации!

Современный глобализм и выстроенная под него мировая экономика подразумевают чёткое разделение сфер производства. Скажем, одна страна производит металлопрокат и сталь, другая поставляет чугун, который выплавляется из руды с использованием угля, привозимых, соответственно, из третьей и четвёртой стран.

Традиционный язычник жил в мире, не знавшем понятия «глобализм».

Он, наш предок, в случае острой необходимости мог быть воином, землепашцем и ремесленником в одном лице (при всей незыблемости «сословных» границ в развитых обществах). А случись нужда – становился повитухой, лекарем, мореходом, рыболовом, строителем, печником, охотником… Поэтому-то он был куда более самодостаточен и, следовательно, независим, чем современный человек с антибиотиками, горячей водой и огнестрельным оружием.

В мире всеобщей глобализации каждый стал узким специалистом, знающим в своей области многое, а в соседних – почти ничего. Человек стал слишком зависимым.

Как бы ни костерили натуральное хозяйство, оно было гораздо более устойчиво к внешним воздействиям. Деревня, а чуть позже удел (деревня плюс город под одним руководством) могли обеспечить себя всем необходимым, даже будучи отрезаны от остального мира (войной или природными катаклизмами). Да, была торговля. Но от неё не было такой зависимости, как сейчас. Любой удел мог обеспечить себя едой, одеждой, инструментом и оружием – то есть всем необходимым для жизни, выживания и сохранения рода, даже если торговцы не приезжали.

Теперь взглянем на мир современный. Долго ли продержится любой крупный город, если прекратятся поставки еды? Воды? Электричества? Топлива? Считанные дни, утверждают знающие. А если вдруг объявят всеобщую бессрочную забастовку врачи? пекари? телефонисты? Мир общества всеобщего потребления стал слишком взаимосвязан и взаимозависим, а значит – управляем и направляем. И снова, казалось бы, – что в этом плохого? Ведь даже у волков есть вожак. Проблема в другом: управляем – кем? направляем – куда и зачем? Тайна сия велика есть… Так умный пастух с помощью подпасков и хорошо выдрессированных собак приводит стада скота на бойню.

Зависимость – вот крючок, на который не должны попасться ни язычники, ни языческое движение. Не должны, сколь бы завлекательной и аппетитной ни казалась наживка, скрывающая его жало.

Бытие определяет сознание. Сознание, в свою очередь, способно и обязано перестраивать бытие. Мы считаем необходимостью сознательное перенацеливание человеческих потребностей.

Что нужно человеку – точнее, человеку как животному существу, – чтобы жить и продолжать свой род? Быть сытым. Не испытывать страданий от холода или жары. Иметь логово, чтобы укрыться от внешней опасности. Накормить, напоить, согреть и вырастить в безопасности своё потомство. Иметь некий «запас прочности» на случай, как ныне принято выражаться, форс-мажорных обстоятельств.

Много ли необходимо – именно необходимо! – человеку пищи? воды? одежды?

Наши прадеды и деды сурово наказывали младшеньких за брошенную на пол корку хлеба, за недоеденную пищу в миске. Многим из нас это ведомо по собственному опыту.

Праздничные наряды переходили от старших к младшим, пока не ветшали. Домашняя утварь служила семье до тех пор, пока не выходила из строя так, что не подлежала починке. Вещи, оказавшиеся ненужными, не выкидывали – отдавали тем, кто испытывал в них нужду.

То, что производилось людьми, производилось ими для людей и делалось на совесть: чтобы елось сытно, чтобы служило долго.

Наши предки обращались с тем, что составляло их быт, бережливо и разумно. В силу каких бы причин они ни поступали подобным образом, их экономика была экономной. Она была, в отличие от нынешней, экономикой разумного производства и потребления.

«Экономика», в дословном переводе с греческого, – наука о ведении домашнего хозяйства. Образно говоря – это дисциплина, отвечающая на вопрос: «Как мне сделать мой дом “полной чашей”?» Именно в таком контексте и следует рассматривать экономическую концепцию языческого движения.

Мы живем не в древней Европе и не в средние века. Реальности вульгарной современной эпохи вторгаются в нашу жизнь вне зависимости от нашего желания. Что-то мы используем, что-то принимаем, что-то отвергаем.

Язычество никогда не отвергало собственности и достатка. В отличие от христианства, оно не было против накопления вещественного богатства в этом мире. Да, в Иной мир ты не возьмешь с собой ни скарба, ни денег. Что здесь скопил, то здесь и останется, и это унаследуют твои потомки. И это даст им возможность не думать о хлебе насущном, но размышлять и мыслить в высоком смысле.

Достаток угоден Богам, и не случайно у русских широко почитаемым богом был Велес, покровитель удачливых охочих людей и рачительных хозяев.

Не случайно данный Отцом Побед (скандинавским богом Одином) Старший Футарк начинается с руны собственности. Сделай хорошо себе и своим близким – и вокруг тебя всем также будет хорошо. Но сделай это по Правде!

В персидской традиции представитель торгового сословия, выходя на улицу, громко спрашивал: «Есть ли тут кто голодный?» И должен был накормить таковых.

Славянские, скандинавские и горские обычаи славились и по сей день славятся своим гостеприимством, хлебосольством.

По обычаю древних скандинавов считалось неприличным гостю или посланцу заводить разговор о делах, приведших его под кров хозяина, пока сам гость не причастится общего хлеба и пива.

Были ли бедные? Да, были. Но те же персы не говорили: «Он беден». Они говорили: «Он временно обеднел».

Справиться с бедностью и прочими подобными неприятностями нам поможет наука. Но – наука одухотворённая, вобравшая в себя как неотъемлемую часть представления о живом Мире, живой Природе.

Язычество, религия и наука

Идущий к своему идеологическому краху американо-европейский мир всё более ищет опоры в христианской религии. Нередко прямо объявляют, что западная цивилизация – христианская и построена на христианских ценностях. В начале 2000-х годов неоднократно выдвигалось предложение о внесении в Европейскую Конституцию упоминаний о Боге и христианстве. В формально светской России Русская православная церковь сегодня получает в свои руки огромные богатства и вместе с ними возможность влияния на чиновников, армию, милицию, сферу образования. В то же время в странах ислама, а также в России и Европе появляются религиозные экстремисты, зовущие к террору и жесточайшей войне с неверными, как было много столетий назад. Есть в России и столь же яростные сторонники решительных действий под знаком креста. Нас не раз пытались прежде и пытаются вновь стравить на почве конфессиональной принадлежности и внутриконфессиональных различий, следуя принципу «разделяй и властвуй». А мы забываем, что задолго до выхода на мировую политическую арену так называемых мировых религий наши предки верили в живой Мир и его Силы. Люди почитали Силы Богами и давали им имена. Но Солнце, Небо, Вода, Земля, как их ни назови, пребывают неизменны. Язычники славят одних и тех же Богов. Да, под разными именами, да, по-разному, но – от души. Судя по тому, что человечество до сих пор живо, – любо, ох, любо Богам такое разнообразие!

Если продолжать слепо следовать провозглашённым Западом и утверждаемым в России под давлением извне либеральным принципам жизни, нарастающий конфликт неизбежно закончится общеевропейской катастрофой.

Трагедия современной европейской цивилизации состоит в историческом разрыве между временем нынешним и временем минувшим.

У китайцев, японцев, индийцев нет такого разрыва. У них не стёрта память о прошлом, а потому резко уменьшается возможность кризиса внутри их цивилизации.

Историческая миссия идущих по пути язычества в том, чтобы соединить полотно времён, ликвидировать разрыв между эпохами, перекинуть мосты к эпохе повсеместного бытования подлинно Природного, истинно языческого мировоззрения и одухотворения Сил Мира.

Духовную цель жизни современному человеку даёт подлинное языческое мировоззрение. Наши предки – и мы – прямые потомки и наследники Богов. Это значит, что мы должны продолжать их работу: облагораживать и строить мир по своей Родной Традиции, которую обязаны перенять у предков. В этом залог счастливой жизни людей.

Ещё в средние века христианская церковь безраздельно монополизировала право на истинно божественное откровение и сегодня напористо – и порою небезуспешно – пытается его отстоять. Отрицание глубинных основ родства, унижение этнических культур авраамическими религиями лишило целые народы их корней, смысла речи, а значит, гармоничной и полноценной реализации их на Земле.

Долой разнотравье! Да здравствуют ровненькие одинаковые газоны! Но сколь же часто на необъятных просторах нашей Родины можно наблюдать одну и ту же картину: смиренно отстояв обедню в храме Христовом, прихожанин по дороге домой делает крюк, дабы поклониться священному дубу… священному камню… священному роднику.

Значительная доля человечества на новом витке истории всё чаще проявляет стремление вернуться к изначальной, древней традиционной культуре. И к ней стоит вернуться.

Современная наука – оплот техногенной цивилизации Запада, в главном верно служит идее Истины, но во многом, увы, копирует структуры и функции средневековой церкви. Ныне школы, институты, университеты внушают людям веру в «чудеса техники», как ранее внушали веру в Бога.

Научные институты и связанные с ними современные производства (и все технологии вообще) безмерно расширяют сферу доступных науке технических чудес. Демонстрация этих чудес приносит всем служителям объективной истины справедливую славу. Время от времени эти служители сообщают нам откровения своего бога и говорят с нами религиозным по сути языком, доказывая всё новыми и новыми техническими чудесами божественную сущность Науки и её исключительное право на Истину.

И не сам ли суровый и бесчеловечный Бог Hауки тому причиной? Бог холодный, жестокий, имя которому – Объективная Истина. Объективная – значит не зависящая от человека, от его души, чувств, мыслей.

Возможно ли полное познание Истины без переживаний, без душевных мук, без приложения собственной Воли?

Именно «объективная наука», по сути, поставила человечество на грань уничтожения, а оно всё ещё одержимо верой в её благое всемогущество. Лишённые веры в живое, мы ищем опоры в мёртвом. Мы опираемся на показания приборов, лишённых души, и поверяем им самое сокровенное, что имеем.

Не случайно убийственный холод бездушного «объективного» знания науки так отталкивает людей искусства, религии, прекрасно сознающих при том, что без этих знаний жизнь современного человека невозможна! Да, разум и чувства способны лгать, но обманывают даже «беспристрастные» приборы! Под жестокой пыткой экспериментов лжёт сама Природа, облегчая себе страдания…

Основным постулатом двух главных физических теорий двадцатого века, теории относительности и квантовой теории поля, является сильнейшая зависимость объекта наблюдения, любого объекта, от наблюдателя. Зависимость настолько глубокая, что зачастую экспериментатор сам создаёт то, что он наблюдает.

Но это издревле было совершенно обычным для язычника – волхва и мага. Ведь Вселенная зависит от нас не в меньшей степени, чем мы от неё.

Гуманитарные и естественные науки – наши союзники «по определению». Многие великие мыслители прошлого – философы древней Греции, например, были язычниками. Ныне к языческому по сути миропониманию приходит всё больше серьёзных учёных, ибо именно оно отвечает их духовным запросам в наибольшей мере. Наука должна быть одухотворена, но это не значит, что служителям её дозволяется смотреть на вещи предвзято. Обман и самообман в науке недопустимы.

Вселенная участвовала в развитии человечества, а человечество в равной мере – в рождении Вселенной. Создавая себе языческих Богов, человек творил Мир, а Мир творил его, человека.

Потому в деле творения Будущего естественное, экологичное и действенное не на словах язычество и наука могут и должны быть союзниками, друзьями, а не противниками.

Признав понятие «жизнь» за основу основ, приняв как данность повседневность передачи и переработки информации в Природе, современная наука, в сущности, пришла к совершенно языческой картине мира. Представление о повсеместном и постоянном присутствии информации приходит в противоречие с главным принципом научного знания – принципом Веры в объективное, с идеей объективного физического эксперимента. Мы стоим в преддверии серьёзных перемен в науке.

Языческая Традиция населила Мир Богами и духами, с которыми, если ты чего-то желал добиться, следовало тем или иным образом ладить. А на самом деле – просто вести себя с Миром по-родственному, а с Землёй – как собственной Матерью…

Постоянное присутствие родового начала внутри себя, в чувствах и мыслях, в произведениях искусства, в дающей жизненные силы Природе ощущают многие люди. Возможно, большинство. Не все признаются в этом.

Эволюция духа, переворот в познании мира, вызванный слиянием науки, искусства и религии в единую социальную силу, является переходом к открытому информационному обществу всеобщего экономического равенства и индивидуальной свободы.

Одухотворить науку, поднять её к новым вершинам под силу лишь искусству и традиционной вере – язычеству. Новый, невиданный доселе сплав науки, язычества и искусства вберёт в себя всё лучшее, что создано человечеством, отринув худшее, преодолев и бездушие экспериментального познания, и религиозный догматизм.

Эта новая, единая культура Человечества, не растерявшего многообразия своих «малых» самоценных родов, позволит творческому человеку, подобно древнему язычнику, вновь увидеть себя частичкой живой одухотворённой Вселенной. Вселенной, взрастившей человечество, как и многие другие цивилизации, в космической колыбели Галактики и оберегающей нас на пути к Истине. Вселенной, направляющей нас через свои «законы природы», что раскрываются нам в священных обрядовых действах общения с Галактикой, «диалогах с природой», издевательски именуемых ныне «экспериментами».

Подобное познаётся подобным, Одухотворённый разум Вселенной доступен лишь другому разуму – например, разуму человека-язычника.

В отличие от науки, искусство и магия в своём познании Мироздания опираются на возвышенные духовные символы, насыщенные нравственным содержанием образы, предметы силы. Язык магии и искусства – это язык Любви к Божественному в каждом творческом человеке.

Богосотворчество, наука родства и нравственности даст людям не только победу над Пространством и Временем, но широчайшее распространение знаний и образования, овладение современными лингвистико-психологическими методами воспитания родственных чувств и сопереживания, технологиями средств массовой коммуникации и пропаганды родства, нравственного совершенствования людей. Это и будет наука бессмертия.

Опора на науку, накрепко соединённую с нравственными заветами предков, – вот наш, языческий путь.

Неприемлема речь, понятия, изначально предполагающие бездуховность Вселенной, Природы! Они уничтожают душу Мира и ведут к физической гибели человечества.

Язычники, будьте одухотворены сами. Начните с самих себя. И вы получите право потянуть за Нити Мира.

Что делать и как делать

Знать и помнить. Тому, кто не знает и не помнит, что было вчера, безразлично, что будет завтра.

Кто из нас знает свою родословную далее третьего-четвёртого колена?

Кто из нас знает, за что слагали свои головы его предки – кто с косою, кто с мечом, кто с винтовкой, а кто – с книгой в руках? За что сгорали заживо в пламени костров и тонули, связанные по рукам и ногам освящённой пенькой?

Какое Сегодня без Вчера? А ведь именно сегодня рождается наше с вами Завтра. Мы не можем и не должны рассчитывать на «доброго» дядю, который придёт и вложит в движение средства. Мы помним: кто платит, тот и заказывает музыку. Хотим ли мы, чтобы язычники плясали скоморохами на гульбищах и празднествах для увеселения толпы и власть имущих? Один в поле не воин. Лишь вместе, в сотрудничестве, мы можем создать основы такого Завтра, которое и в самом деле будет лучше, чем Вчера. Для этого нам необходимо:

– пробудить от спячки наши души, нашу память, наш разум. Воистину, сон разума рождает чудовищ. Уход от языческого мировоззрения превращает в стоглавое чудовище то, что испокон веков существовало независимо от наличия или отсутствия человека в этом Мире, то, с чем человек испокон веков умел жить в ладу. Будь оно иначе, сейчас некому было бы ни писать эти строки, ни читать их;

– вспомнить и помнить всегда, что «честь» и «совесть» – не пустые слова, и относиться друг к другу, поступать друг с другом, судить и рядить по Чести да по Совести, по Правде, как бы трудно нам порою ни приходилось. Наш Мир – это мы. Каковы мы, таков и наш Мир;

– понять и принять: кем бы, какими бы ни были наши предки – славными доблестью или запятнанными позором, какими бы тропами ни ходили, – это наши предки. Без них не было бы нас. Мы гордимся одними и искупаем вины и ошибки других. Но помним всех. Отрекаться от предков – недостойно язычника. Предки неподсудны;

– узнать друг друга и собрать воедино наш опыт, наше знание, нашу память, собрать их так, чтобы они были доступны всем единоверцам;

– наладить тесную и прочную связь между собою и постоянно, непрестанно делиться собранным и постигнутым;

– научиться передавать собранное нами детям нашим – передавать так, чтобы не уподоблялись дети изгоям, готовым, позабыв и дом, и род, бежать на край света за блеском и треском пустых погремушек. Изложить наши духовные истины в доступном виде. Донести правду о нас до каждого, кто хочет Правды. Подвигнуть пытливых на постижение и следование исконной Природной Традиции. Каждый вправе получить знание о сути язычества из первых уст, без ошибок и намеренных или случайных искажений. Каждый вправе сделать свой выбор в соответствии с конституционно узаконенной свободой совести;

– сущность язычества должны доносить до людей не отрешённые святые и не заплутавшие в духовных странствиях волхвы, но живые деятельные люди. Если таких людей нет, их надо воспитать;

– обеспечивать экономическую независимость свою, своей семьи и помогать достичь того же своим единомышленникам;

– расходовать силы и средства на умножение своих знаний и умений во всех областях человеческого бытия – от ремёсел до наук и искусств. Всякая перестройка должна начинаться с деятельного овладения новыми навыками и инструментами. Это наиболее разумное вложение сил и средств. Язычник обязан стать мастером и выучить мастерству единоверцев. Знания и умения угодны Богам;

– искать и находить связи и пути творческого сотрудничества с наукой;

– действовать; не ждать, что кто-то за нас решит вопросы выживания, охраны окружающей среды и сохранения памяти веков.

Это – всего лишь первые шаги. Мы должны стать теми, кто возьмёт на себя долгий тяжкий труд – вывести этот мир из тупика, куда мы же сами своим неразумением (или кто-то – нашими руками?) его завели. А время на исходе: завтра может быть поздно… и однажды Завтра для нас с вами может не наступить.

Так – и только так! – мы, язычники, сумеем не только выжить в нынешнем мире, но и стать силой, с которой этому миру придётся считаться.

Итак, положение дел можно изменить, нацелив мышление современного человека на иную, естественную совокупность жизненных и духовных ценностей, что позволит ненасильственно выйти из порочного круга.

Уровень жизни, который даёт техническая цивилизация, должно сохранить, но при этом отказаться от всех её излишеств и взамен них вернуться к почитанию своей и окружающей Природы. Сделать это возможно только добровольно. Тогда наступит новая эпоха бытия людей на Земле.

Мы считаем, что для этого необходимо признание и принятие язычества как действенной Силы.

Опубликовано:

1. Манифест языческой Традиции/ Гаврилов Д.А., Брутальский Н.П., Авдонина Д.Д. – М.: Издательство «Ладога-100», 2007, – 40 с. ISBN 978-5-94494-047-6
2. Гаврилов Дмитрий и др. Манифест языческой Традиции // ”Порог”, Кировоград, № 7, 2007. – С.16–22.
3. Heathen Tradition Manifest / «The Oaks» (Issue №6), 2008, р.35–44.
4. Гаврилов Д.А., Брутальский Н.П., Авдонина Д.Д. Манифест языческой Традиции / Северная Традиция. Священный остров Руян: сборник // сост. и общ. ред. Д. А. Гаврилов, С. Э. Ермаков. – М.: Издательство «Социально-политическая мысль», НИО «Северный ветер», 2008. – 324 с.  – C.284–301.
5. Gavrilov D.A., Brutalsky N.P., Avdonina D.D. Heathen Tradition Manifest (Translated by Dennis Schedrivy) / Северная Традиция. Священный остров Руян: сборник // сост. и общ. ред. Д. А. Гаврилов, С. Э. Ермаков. – М.: Издательство «Социально-политическая мысль», НИО «Северный ветер», 2008. – 324 с. – C.301–318.  ISBN 978-5-91579-006-2
6. Манифест языческой Традиции / Indigenous religions. «Русь Языческая»: этническая религиозность в России и Украине XX — XXI вв. / Сост. и общ. ред. Р.В. Шиженский. — Н.Новгород: НГПУ, 2010. – 234 с. – С.155–167.
7. Манифест языческой Традиции. 1 мая 2007 года / Вестник традиционной культуры славян: сборник // Сост. и общ. ред. Д.А. Гаврилов, Г.Э. Адамович. — Минск, 2013. – 122 с. – С.87–108.

С 29 апреля по 2 мая 2007 года в районе древнего городища Вышгород­-на­-Яхроме Дмитровского района Московской области в России проходит I Съезд Круга Языческой Традиции. Он собирает более 40 официально зарегистрированных делегатов, представителей 21 языческих групп и общин из 20 городов России, Белоруссии и Украины. На Съезде авторами представлен в первом чтении «Манифест языческой Традиции», принятый за теоретическую основу дальнейшего развития движения.

Как уже было отмечено в одной из наших ранних наивных публикаций (Дмитрий Гаврилов. Боги в славянской Традиции // «Порог», Кировоград, 2001, №1. – С. 1–4, №2. – С. 1–5.), издание в России массовым тиражом знаменитой трилогии Толкиена «Властелин Колец» в конце 80-х — начале 90-х годов двадцатого века, а затем публикация лучших фэнтэзийных романов знаменитых западных фантастов: Урсулы ле Гуин, Пола Андерсона, Спрэга де Кампа и др., породили у нас сонм бессознательных подражателей. Святой обязанностью у целого ряда отечественных авторов стало поминание эльфов. А с повсеместным распространением по России Интернета «эльфы» объявились и в сети. Без многократного пережевывания известного богословского вопроса: «Сколько чертей (читай — «эльфов») уместится на кончике иглы?», можно с уверенностью сказать, в 1990-х годах не обошлась ни одна, сколько-нибудь заметная, электронная литературная конференция. И поныне книжный рынок России кишит рассказами, повестями и романами про них, родимых, про остроухих эльфов. По прочтении складывается впечатление, что или наши авторы, включая именитых, насмотрелись в детстве «Дюймовочки», либо это «Чип и Дейл» да диснеевские мишки с эликсиром прыгучести слишком рьяно спешили к нам на помощь.

Мы прекрасно понимаем Пола Андерсона («Сломанный Меч»), в чьих жилах течет кровь древних скандинавов, или профессора Толкиена, которому по профессии было положено знать и любить кельтскую мифологию. Но зачем это нужно нашим, отечественным авторам?

Господа! Читайте хотя бы первоисточники, прежде чем сочинять что-то об эльфах, гномах и прочих Перворожденных.

В отечественной прозападной литературе сложилось несколько представлений о природных духах, одно нелепее другого. Например, что эльфы — это какие-то гномы или карлики с крылышками. Или, что «они зеленые и с острыми мочками ушей, питаются кровью невинных младенцев». Между тем, в скандинавских народных верованиях эльф, а правильнее альв (по-датски — elv, по-шведски — a»lv, по-норвежски — alv, по-исландски — alfur) — это сверхъестественное существо мужского или женского пола, внешне ничем не отличающееся от человека. Альвы Эдды — вообще духи четырех стихий, древняя раса существ, внешне похожих на людей. «Альвы — это природные духи, при этом различались светлые альвы, дружественные богам и людям (их мир называется Альвхейм), и темные альвы, подобно карликам живущие под землей», — так пишет ведущий специалист в этой области, Ольга Смирницкая, в «Примечаниях к Старшей Эдде».

Младшая Эдда вот как освещает этот вопрос: «Немало там (на небе) великолепных обиталищ. Есть среди них одно — Альвхейм… Там обитают существа, называемые светлыми альвами. А темные альвы живут в земле. У них иной облик и совсем иная природа. Светлые альвы обликом своим прекраснее солнца, а темные — чернее смолы». «Песнь о Велунде» в десятой строфе называет кузнеца Велунда «Альвов хозяин», таким образом, он хозяин светлых альвов огня — духов огненной стихии. В «Поездке Скирнира» бог-ван Фрейр говорит, что «Альвов светило всем радость несет». Фрейр — бог света, как славянские Даждьбог или Радегаст, а в «Речах Гримнира» сказано, что «некогда Альвхейм был Фрейром получен от богов на зубок». Таким образом, альвы еще и духи света или ветра, поскольку они неразделимы.

В более поздней европейской традиции альвы не любят прикосновения холодного (кованого) железа, хотя сами искусные мастера. Их можно видеть, обладая особым колдовским зрением.

Эльфы живут где-то рядом с миром людей, обычно — «в горе». Они водят ночью хороводы в лесах, заманивают к себе людей, нередко вступают с людьми в любовные связи, но обычно человек оказывается не готов к Встрече, что бывает причиной внезапной болезни или сумасшествия.

Что смешнее всего, сами кельты и германцы не называли Их эльфами, и вот почему: «Больше, чем сказки о трётлях (троллях), распространены в Исландии сказки о сверхъестественных существах, которые собирательно называются huldufo’lk -буквально «скрытые жители». Раньше их называли также «аульвы» (alfar). И этимологически это, конечно же, то же слово, что «эльфы». Но рассказывают, что скрытые жители обижаются, когда их называют аульвами…» — пишет признанный авторитет в области древней культуры германцев, М.И. Стеблин-Каменский.

В английском оригинале все представители скрытого народа обозначаются словом «fairies» (близкое по этимологии к «феям»). В не менее великолепном, чем «Сломанный меч», романе Пола Андерсона «Три сердца и три льва» герой волею судеб оказывается как раз в Фаэре. Также в оригиналах отсутствует разница между терминами Волшебная Страна и Страна Эльфов — и то, и другое звучит на английском как Fairyland. И только наши родные переводчики, отдавая дань моде, лепят эльфа на эльфе, оскорбляя Их этим.

Кельты же, если смотреть оригинальные кельтские тексты, вовсе не пользовались словами «фея» и «эльф», это народы, пришедшие из Иного мира, и потому кельты называли их «человек Древнего народа», «Дева Озера», «Люди дивных Родов», наконец, «сиды»…

Поскольку есть черные альвы (т.е. альвы из камня), а из датской и шведской мифологии известны водные «эльфы», например Нокке, есть в шотландской мифологии эльф Shellycoat,  то правомочно говорить об альфах, и как о Дивном Скрытом Народе, и как о духах всех четырех стихий. Конечно, не стоит понимать буквально, что Страна Эльфов лежит «внутри горы или озера», хотя сам Переход осуществляется, как и в русских сказках, либо благодаря дальнему плаванию за море, либо сквозь нору-дыру-пещеру…, иногда даже через лес.

Вернемся же после такого вступления к русской и славянской традициям. В славянской мифологии нет слова «альв» или «эльф», однако, кто же ветра-стрибы из «Слова о Полку Игореве», как не первородные духи воздуха? Вспомним о Хозяйке Медной Горы в сказах Бажова, что вполне соответствует эльфийской княгине из Горы. Наш друг, Ренат Мухамеджанов, исходивший Урал вдоль и поперек в 1990-х, уверяет, что и по сей день горняки с почтением поминают Хозяйку. А  Огневушка-Поскакушка (опять из уральских сказов в изложении Бажова) — кто она, как не одна из представительниц Народа Огня. Наконец, водяные — духи колодцев, рек, озер — разве это не Народ Вод? А лешие — не Народ Лесов? Ну, и наконец, русалки, что сидят на ветвях (причем зачастую в перьях, а не с рыбьими хвостами)… Тема необъятная, интересная, не утратившая живости и по сей день. И требующая отдельной книги, вероятно, не одной.

Очень часто легенды о низвержении «Чёрного бога» и его помощников содержат мотив возникновения природных духов, читай по-православному «нечистой силы».[1]

Например:

«На небе у Бога были андели [Авт. ангелы]. Их было много. Жили ладом, хорошо. Потом о чем-то застырили промеж собя — это андели и Бог-то. Бог-то взял и спихнул их с неба. Ну, они полетели вниз, на землю. Кто куда упал, тот таким и доспелся. Новой упал в лес, доспелся лешим, новой в баню — так банник, а другой на дом — тот суседка; на мельницах живут мельники, на гумне и ригах — рижники. В воде опеть же водные черти. А один упал в чан с пивом, баба наживила, ну там хмельник живет».[2]

Разумеется, мы, нарушая субординацию, чаще стремимся обратиться сразу к  Высшим — богам и богиням. Но не обмолвиться о Тех, вера в которых бытует и по сей день повсеместно, не считая правда барабашку-полтергейст, именуемого сквозняком, невозможно.

Вера в природных духов была широко распространена в России еще в 19-ом веке, да и в веке 20-ом и отмечена в трудах славистов, пересказывать сведения которых нет нужды, большинство их трудов доступны современному читателю.[3]

 Современные нам исследования о Них, одно лучше и толще другого, выходят периодически. Интерес к  дивному народу не ослабевает[4].

А вот и примеры обращений к Иным из некоторых реальных заговоров, записанным в Советской Карелии в прошлом веке и вполне отвечающим архаичному мифологическому мышлению наших предков, которым тысячелетнее гонение на народную веру оказалось «как с гуся вода». Обращения настолько прозрачны, что не нуждаются в дополнительных комментариях. К духам обращаются, как к старшим. Хозяевам, владельцам, царям — они были в мире до появления смертных:

«333. Домовой хозяин, хозяюшка с малыми детушками весьма приходящимися, спаси и сохрани мою семью (перечислить имена). Под лестницу бросить кусочек хлеба или сахару, чтобы люди не видели. Тогда в жизни будет все хорошо. <…>

379. Обращение к хозяину хлева. Надо сказать: Хозяин с хозяюшкой, прими мою скотинку, маленькую животинку, воспитай, береги. Вот такие слова, как во двор загоняешь. <…> А если кто слова не знает, так скотина и погибае, и домой не пригнать.
380. … Хозяевам надо сказать — четыре царя есть: Земляной царь, водяной царь, лесной царь, … местный царь, примите мою скотинку на летышко красное, кормите, пойте, спасите, сохраните, тоже ключевой водушкой поите, шелковой травушкой кормите.
381. В сарай пустить скотину и сказать: Хозяева и хозяюшки, дорогие бабушка и дедушка, дорогие детушки, милую мою скотинку вы встречайте, кормите, поите, домой приведите.
382. <…> Бабушка на Пасху, бывало, выходила на дворовы ступени и брала там чего-то, в бумашки завертывала, выйдет на ступени и говорит:

Дворовой хозяин, дворовая хозяюшка, малые детушки, не обижайте моей скотинушки, поберегите, приласкайте, добрым здоровьем наградите. Вот вам угощеньице — угощайтесь, а мою скотинушку не трогайте, не обижайтесь…

435. Если леший заведёт: Пойди на росстань и стань к деревне лицом и к лесу спиной. На белой щепанке крестики сделай угольком.

Царь лесной, царица лесна, маленькие детушки, нянушки, служанушки! Отдайте мне мою милу бажону скотинушку. А не отдаите, так я закрещу вам дорогу и не дам ходу по лесам, по горам, по водам и по всем сторонам.

Лучинку брось на росстань, тоб кверху крестики были. Называется закрестить.»[5]

Их уже, конечно, не называют по старинным именам, обращаются иносказательно.

«248. Царь водяной, царь земляной, царь небесный, прости мою душеньку грешную! Светел месяц и красно солнышко, и все частыя звездочки, беленькие камушки, и дальние и ближние, и семейные, простите мою душеньку грешную!»[6]

 Пока мы Их помним и чтим Их, Они нас оберегают! Они помогают нам! Не верите? А зря!

(с) Д.А. Гаврилов, 2001, (ред) 2008.

[1] Сила, относимая к потустороннему «иному», «нездешнему» миру, которому человек противопоставляет здешний, «чистый», правильный.

[2] Фольклор Приангарья / Пред. и публ. Запорожца В.В. // «Живая старина», 2000, №2. – С. 48.

[3] См. например: Русскiй народъ, его обычаи, обряды, преданiя, суеверiя и поэзiя. Собр. М. Забылинымъ. – М.: Изданie книгопродавца М. Березина. 1880. – 607 с. – С. 245–249;  Ильменские водяные. по изд. Остряков П. Суеверия в Новгородской губернии// Новгородские губернские ведомости. 1861. №46. – С. 394–398 / Традиционный фольклор новгородской области. – Спб.: Тропа Троянова, 2006. – 479 с. – С. 362–370.

[4] Среди лучших работ отметим: Криничная Н.А. Русская народная мифологическая проза. Истоки и полисемантизм образов: В 3-х т. Том 1: Былички, бывальщины, легенды, поверья о духах-«хозяевах». – Спб.: Наука, 2001. – 584 с. Мифологические рассказы и поверья Нижегородского Поволжья. – Спб.: Тропа Троянова, 2007. – 496 с. – С.9–141.

[5] Русские заговоры Карелии/ составитель Т.С. Курец. Петрозаводск: Издательство Петрозаводского государственного университета, 2000. – 276 с.

[6] Великорусские заклинания. Сб. состав. Л.Н. Майков (по изданию 1869 г.)/  Чародейство. Волшебство. Знахарство. Заклинания. Заговоры. – М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 1998. – 352 с.

]]> http://triglaw.ru/ocherk-ob-inyx-ili-prirodnye-duxi/feed/ 0 http://triglaw.ru/folklornye-osnovaniya-rekonstrukcii-drevnerusskogo-bulavnogo-sostyazaniya/ http://triglaw.ru/folklornye-osnovaniya-rekonstrukcii-drevnerusskogo-bulavnogo-sostyazaniya/#respond Sat, 30 Jan 2016 19:10:26 +0000 http://triglaw.ru/?p=183

На основании идеи белорусского исследователя славянского обычая Г.Э. Адамовича о реконструкции «булавных» состязаний, распространённых – по его мнению – на землях Древней Руси, мы предполагали обнаружить фольклорные основания для этого построения.

В части этимологии слова «булава» находим: «була́вка, укр. булава́ «булава, жезл», польск. buɫawa «булава, гетманский жезл». Производное на -ava (-avъ от слав. *bula «шишка, набалдашник», словен. búla «шишка, желвак», чеш. boule «шишка», польск. buɫa «ком», bula «пузырь», сербохорв. бу́љити, избу́љити «выпучивать глаза, таращиться». Родственно гот. ufbauljan «надувать, делать надменным»». Синонимом «булаве» М.Фасмер указывает в том числе «палицу».[1] И.Срезневский трактует «булаву» как «деревянный или металлический жезл с шаром или яблоком на конце».[2] Слово «палица» в былинах идентично таким, как: «дубина», «боевая булава», «палоцка буевая».[3] «Булава – палица; дубина с утолщением».[4] Палицу куют, ею хвастают, подкидывая, ею машут, бьют, палицу-булаву метают.

Булава и палица изготовлены из металла, чаще – булат, железо или свинец. Так в колыбель к себе былинный Волх[5] просить положить:

«… По праву руку – палицу,

А и тяжку палицу свинцовую,

А весом та палица в триста пуд».

Реже палицу выламывают из дерева. Не исключено, что в архаичном варианте, когда палицей управлялся бог-громовержец, она могла пониматься каменной. «Яблучко» – шар – образует головку булавы или палицы.[6]

В.Я. Пропп склонен отнести булаву и палицу к древнейшему, архаическому оружию, «не требовавшему высокой техники изготовления».[7]  Это мнение согласуется с древнерусской летописной традицией. В царствование бога ремесла Сварога: «В год 6622 (1114)… спадоша клеще съ небесе нача ковати оружье преже бо того палицами и камениемъ бьяхуся…»[8]

Обозначим варианты использования этого грозного оружия на примере былин и сказок, чтобы представить, какого рода упражнения могли бы использоваться при тренировке в овладении им.

Бей с размаху в голову сильнее да точнее!

«Святогор едет по горам или по чистому полю и иногда, сидя на своем коне, спит. Илья, видя незнакомого богатыря и принимая его за нарушителя границ, или по другим причинам, со всего размаха ударяет его своей булавой по голове. К изумлению Ильи, этот богатырский удар не оказывает на Святогора никакого действия. Он не просыпается и не оглядывается и только после третьего раза замечает Илью…»[9]

Нагонил он руського бога́тыря,

Вынял он палицю буёвую,

Ударил богатыря палицёй буёвоей.

Говорит Святогор таково слово:

«Ветру нет, а шишки падают».

10   Другой раз старой его ударил

Своей же да палицёй буевоей,

Повернулся Святогор да назад —

Едет за ним руськой богатырь

И бьет его палицей буевоей.[10]

Тот же В.Я.Пропп примечает в другой известной былине: «Алеша [Попович] прикидывается тугоухим и зовет Тугарина поближе якобы для того, чтобы лучше расслышать его ругательства, а когда Тугарин приближается, он наносит ему булавой такой удар по голове, что голова отваливается. Это напоминает Добрыню, отшибающего змею хоботы».[11]

Бросил его Добрыня на мать сыру землю́,

Ухватил он палицу буё́вую,

Палицу буёву шестьдесят пудов,

Начал лупить змею палицей буёвою…[12]

Былинный Чурила упражняется на посылаемых за ним дружинниках стольнокиевского князя:

Как выходит Владимир на широк двор,

10   На заднее переное крылечико

И зрел-смотрел в поле чистое,

Ко матушке ко Сороге ко реке.

Как от матушки от Сороги от реки

Идет с поля толпа – сто молодцев:

15   Булавам-то головы переломаны,

Кушакам-то буйны завязаны <…>[13]

Так справляется он умело и с двумя сотнями, и с тремя.

И ещё один пример:

«А и спишь ли, Василий, или так лежишь?

Твою дружину хорабрую

195   Мужики новогородские

Всех прибили, переранили,

Булавами буйны головы пробиваны».[14]

В былине о Василии Буслаеве речь идёт о знаменитых схватках «крещёных» новгородцев на мосту через Волхов, понимаемых как Перуново проклятие:

«Когда, однако, новгородцы были крещены, и стали христианами, они бросили идола в Волхов. Как они рассказывают, идол поплыл против течения, и когда он подошёл к мосту, то раздался голос: “Вот вам, новгородцы, на память обо мне”, и на мост была выброшена дубина. Этот голос Перуна и впоследствии слышался в известные дни года, и тогда жители сбегались толпами и жестоко избивали друг друга дубинами, так что воеводе стоило большого труда их разнять. По сообщению достоверного свидетеля – барона фон Герберштейна, подобные вещи происходили и в его время. Теперь ни о чём подобном не слышно…» – отмечает Адам Олеарий в книге «Описание путешествия в Московию» (1636-1647 гг), и ссылается на сочинение Сигизмунда Герберштейна «Записки о Московитских делах», жившего в 1517 и 1526 гг. на Руси. Так называемые «палицы Перуна» – деревянные, с наконечниками из олова, долгое время хранились в Борисоглебской церкви Новгородского кремля, пока в 1652 г. митрополит Никон не распорядился прилюдно сжечь языческие орудия, чтобы никто уже ими «не мог тешить дьявола». День памяти первых русских святых Бориса и Глеба установлен 24 июля (3 августа). Убиение же, по преданию, случилось в мае месяце. Если прав Б.А. Рыбаков, видящий в этих датах стремление заменить какие-то праздники земледельческого цикла, то вовсе и не удивляет близость дня памяти святых князей к Перунову дню (20–21 июля). Отсюда, быть может, и обычай сохранять Перуновы палицы именно в Борисоглебской церкви. Но это, конечно, лишь предположение.[15]

Таким образом одним из упражнений с палицей или булавой было нанесение удара по предмету, находящемуся над землёй на высоте человеческого роста (головы).

А брал булаву в полтретья пуда,

Бил молодца по буйной голове…[16]

Этот предмет либо необходимо было разбить, либо проломить, не выпуская оружия из рук.  Такого рода упражнение выполняли как пешим, так и на коне. Например: «… сотворив себе знамение клятвенное, вынимает свою палицу булатную, напущается на рать силу великую. Сколько бьет, а вдвое конем топчет; куда он не поедеть – улицы, куда не поворотится – слободы, и побил всю силу татарскую…»[17]

Бросай к облакам выше да смоги поймать ловчее!

Ездил Сокольник по чисту́ полю́,

Своима утехами забавляетсе:

Подкидыват свою палицу буё́вую,

15   Палица была девяносто пудов,

На полёте-то палочку подхватыват,

На землю ей не ураниват…[18]

Выезжал да стар казак да ко цисту́ полю:

А синё морё да сголыбалосе,

А мать сыра земля да дрожучи дрожит,

15    А во чисто́м поли́ курева́ стои́т.

Уж как кидал-бросал он ведь

палицу вверх под о́блако,

Не сыпущал он ведь палицы во сыру землю,

А примал он палицю на белы руки́.[19]

Таким образом, булаву или палицу бросают вверх, кто выше подкинет да сумеет поймать одной рукой, не уронив. Например, в известной былине «о бахвальщике и заставе богатырской» Сокольник – сын Ильи Муромца – демонстрирует своё искусство перед Добрыней:

30   Видит он: нахвальщик в поле тешится —

Саблю вострую выметыват,

Булаву́ бросает он под облако,

Принимает одною́ рукой

Ту була́ву стопудовую,

35   А другою – саблю вострую…

В дальнейшем изложение таково, что не вполне ясно, это ли снова Сокольник-бахвальщик кидает булаву ещё выше, и удаль его видит выехавший вместо Добрыни Илья Муромец, или, напротив, «старый казак» показывает, что он сильнее поединщика, метая палицу выше булавы сыновней и принимая бой.

Тут садился Илейко на добра коня,

Он поехал на нахвальщика.

Выезжает он на гору Сорочинскую,

Он глядит в трубу серебряну,

55   И увидел старо́й да тут нахвальщика.

Булаву бросал он выше облака,

Саблю вострую выметывал.[20]

Последнее нам представляется логически более верным.

Метай, выцеливая (Разрушение «хоромин»)

В былинах случается, что оскорблённый герой бросает булаву или палицу в дом обидчиков, это могут быть и родительские хоромы, от удара вылетают окна:

А ишше это же Хотенушку за беду стало,

За великую досадушку ему показалосе:

Он шиб-де-ка палицей свуей буёвою,

Он шиб-де-ка нонице во высок терем,

100   Он шиб-де-ка терем-от по окошечкам…[21]

Чья палица прочнее да увесистей?

Народная сказка, как и былина, уравнивает богатырскую палицу и булаву (палица-буявица, прут, булава, куцаба, палка, дубина), это синонимы.[22]  «Булава́, ж. Уменьш. булавица. То же, что палица»[23]. Понимание булавы, как тяжёлой, вероятно железной палки, обнаружим даже в сказке о хитрой лисе и глупом волке:

«Ліска, ўбачыўшы, што кумаў хвост прымёрз, пабегла ў сяло даць знаць, каб воўка ішлі біць. Людзі, пачуўшы, што крычаць на воўка, пабеглі зараз з кіямі, з булавамі біць воўка...»[24]

Т.е. булава – распространённое народное оружие, имевшееся всегда под рукой в доме. Конечно, у богатырей булавы были боевые, особенные, на заказ. Но широкое бытование палиц или булав должно было породить неизбежно и соответствующие состязания.

Вот уже следы характерного былинного испытания удали и силы героя, а также описание традиционного испытания прочности булавы, сохранённого уже в украинской сказке о Покатигорошке:

«Гаворыць ён айцу: «На́ цябе гэта жалезо, несі до каваля і здзелай мне булаву сяміпудаву». Айцец яму славесно не гаворыць, а толькі ў думке думаець: «Даў мне гасподь дзеціще не так, як людзям; я ж давёў яго да средственнаго разуму, а ён цяпер із мяне кпіць!» Можэць лі то быці, штобы з шпількі была булава сяміпудава». Айцец, імеўшы бальшую сумму – залатую, сярэбраную и бумажную манету, паехаў ў горад, купіў жалеза сем пудоў и даў кавалю дзелаць булаву. Здзелалі яму булаву сяміпудаву і прывозяць дадому. Пакацігарошак выходзіць з горніцы, бяроць сваю булаву сяміпудаву, і слышыць нябесны штурм, і пущаець яну за аблакі. І прыходзіць ён ў сваю горніцу: «Матка, на ў мяне ў галаве паіщы перад паходам, а то мяне бруд заесць, бо я млад юноша…»

Вод, ўстаўшы із маткіных кален, выходзіць ён на двор і відзіць нябесны тучы. Упаў ён да сырой зямлі правым ухам і, ўстаўшы, клічець свайго айца: «Бацька, падзі сюды, сматры, што шуме і гудзе, мая булава да землі ідзе». Паставіў ён калено проціў сваей булавы; ударыла яго булава па калені і пераламалася папалам. Ён рассердіўся на свайго айца: «Ну, айцец, адчаго ты мне не здзелаў булавы з гэтаго жалеза, што я табе даў; а калі б ты здзелаў, то яна не сламілась бы, толькі сагнулась бы! На ж табе гэта самае жалезо, ступай дзелай; свайго не прыкладай». Кавалі ўкінулі жалезо ў агонь і зачалі малатамі біць і цянуць і здзелалі булаву сяміпудаву; шчэ асталася»[25].

Булавы в сказках опять-таки различаются по весу и конструкции.

Царенко Иван, Поваренко Иван и Сученко Иван «…взяли купили железа, сделали себе по булаве – каждая булава в девять пудов, и погнали коней…»

Спасая царевну от змея, главный герой совершает подмену, чтобы заполучить более тяжёлую булаву, причём из его действий ясно видно, что булава может обладать длинной рукоятью, её ставят в угол: «Здравствуй, Иван Сученко! Чего ты пришел?» – «За тобою; хочу тебя у змия отнять». – «Куда тебе отнять! Мой муж дюже сильный, с двенадцатью головами!» – «Я и с одною, а его повоюю, коли бог поможет!» Входит в горницу, а там двенадцатиглавый змий дрыхнет: как змий вздохнет, так весь потолок ходоном заходит! А его сорокапудовая булава в кутку стоит. Иван Сученко свою булаву в куток поставил, а змиеву взял; размахнулся, как ударит змия – пошел гул по всему двору!»[26]

Рукоять именуется «чивье»: «Не две горы вместе скатаются, то Тугарин с Алешей съезжалися, палицами ударились – палицы по чи́вьям поломалися».[27]

Палица/булава может иметь внутреннюю полость, то есть не быть цельнометаллической, и лопаться при сильном ударе (у Покатигорошка она выше переломилась пополам):

«Буря-богатырь разошелся, боевой палицей размахнулся – и сразу снес три головы; в другой разошелся – змей его сшиб. Богатырь кричит: «Стой, чудо-юда! Уговор был: лежачего не бить». Чудо-юда дал ему справиться; тот встал – и сразу три головы полетели, как кочки. Начали они биться, несколько часов возились, оба из сил выбились; у змея еще три головы пропали, у богатыря палица лопнула».[28]

Кстати, в былинном сюжете о поездке Ильи Муромца к слепому отцу Святогора, тоже Святогору по имени, но старшему. Великан предупреждает Муромца о крепком рукопожатии, характерном для его отца, и советует вместо руки протянуть слепцу «буёвую палицу», которую тот и сплющивает:

Попросил Святогор у Ильи Муромця

Его праву рученьку:

«Дай, говорит, мне праву рученьку,

195   Каков ты богатырёк, я попробую».

Дал ему старой палицю буёвую

Вместо своей да правой руценьки,

И пережал у его Святогор палицю буевую.

Говорит Святогор да таково слово:

200   «Можешь ты воевать, доброй молодец,

Засчишшать свою Россиюшку»[29].

Палица исторически может иметь и острые грани, и в условиях реконструируемых соревнований такое, конечно, недопустимо. Но справедливости ради укажем и на это обстоятельство:

«Вот тебе, Усыня, жена!» Богатыри ее вытащили и опустили веревку на низ; Ивашко привязал другую сестру: «Вот тебе, Горыня, жена!» И ту вытащили. Привязал меньшую сестру и крикнул: «А это моя жена!» Дубыня рассердился, и как скоро потащили Ивашку-Медведка, он взял палицу и разрубил веревку надвое».[30]  «Иван, русский богатырь, промах дал, не сдержал в руке боевую палицу, пала она острием наземь и ушла в глубину на три сажени…»[31]  «Змей … бросился на царевича – хочет совсем проглотить его; но царевич приостерегся, махнул палицей и за один раз отсек змею три головы».[32]

Не выпускай оружья вражьего из рук!

Выше упоминалось о характерном былинном состязании, подбросить булаву как можно выше и суметь поймать её. В сказках встречается такой же вид соревнования: «Давайте выбирать бо́льшего брата! Вон, говорит, заедемте в кузницу, скуемте по вру́чею“. Оны сковали по палице-буевице, чтобы биться. „Ну вот, говорит: давайте кидать вверёх, кто выше кине и перейме, тот и будет бо́льший брат“. Оны стали кидать, те кинули невысоко и не переняли, а он кинул, говорит: „Теперь пойдемте чаю попить, потом переймем“ (высоко кинул). Попили чаю, напились, и потом вон переня́л. Сказали теперь: „Ты будешь бо́льший брат, мы будем слушать тебя“».[33]

В сказках находим мы указание и ещё на один возможный вариант соревнования – несмотря на все попытки противника вырвать палицу или булаву из рук, надо суметь удержать оружие в руках:

«Скоро Вихрь прилетит, – говорит царица Ивану-царевичу. – Садись ко мне под порфиру, чтоб он тебя не увидел. А как Вихрь прилетит да кинется меня обнимать-целовать, ты и схвати его за палицу. Он высоко-высоко поднимется, будет носить тебя и над морями и над пропастями, ты смотри не выпущай из рук палицы…»

<…> налетел Вихрь, ударился о землю, сделался добрым молодцем и входит во дворец; в руках у него боевая палица. «Фу-фу-фу! Что у тебя русским духом пахнет? Аль кто в гостях был?» Отвечает царица: «Не знаю, отчего тебе так сдается». Вихрь бросился ее обнимать-целовать, а Иван-царевич тотчас за палицу. «Я тебя съем!» – закричал на него Вихрь. «Ну, бабка надвое сказала: либо съешь, либо нет!» Вихрь рванулся – в окно да в поднебесье; уж он носил, носил Ивана-царевича – и над горами: «Хошь, – говорит, – зашибу?» и над морями: «Хошь, – грозит, – утоплю?» Только нет, царевич не выпускает из рук палицы».[34]

* * *

Итак, на основании фольклорного материала достоверно реконструируется несколько упражнений, могущих послужить основой для восстановления соревнований в части «булавного искусства». Вероятно, такого рода состязания у славян календарно могли приходиться на дни, соотнесённые с культом бога Перуна.

Опубликовано: Гаврилов Д.А. Фольклорные основания реконструкции древнерусского булавного состязания // «Родноверие», №1(6), 2012.

[1] Фасмер М.Р. Этимологический словарь русского языка. – М.: Прогресс. 1964–1973.

[2] Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Санкт-Петербург, 1890–1912, 1893. т.1. с.191.

[3] Словарь (архаические, диалектные и другие малопонятные слова и выражения) // Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – СПб.: Наука; М.: Классика, 2001–… – (Свод рус. фольклора). Т. 2: Былины Печоры: Север Европейской России. – 2001. – С. 583–630.

[4] Словарь устарелых, диалектных и других малопонятных слов, встречающихся в «Сборнике Кирши Данилова» // Древние Российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. – М.: Наука, 1977. – 2-е дополн. изд. – (Лит. памятники). – С. 470–484.

[5] Волх Всеславьевич // Былины: Сборник. – Л.: Сов. писатель, 1986. – С. 89–94.

[6] Словарь / Сост. А. А. Горелов // Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899–1901 гг. с напевами, записанными посредством фонографа: В 3 т. – СПб.: Тропа Троянова, 2002–2003. – (Полное собрание русских былин; Т. 2). Т. I. Ч. 1: Поморье – Ч. 2: Пинега. – 2002. – С. 693–696.

[7] Пропп В. Я. Русский героический эпос. – 2-е изд., испр. – М.: Гос. изд-во худож. лит., 1958. – 603 с. С.371.

[8] Ипатьевская летопись (ПСРЛ, Т. II). – М.: Языки Русской Культуры, 1998. – 648 с.

[9] Пропп… С.83.

[10] Святогор и Илья Муромец: [Былина] № 3 // Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – СПб.: Наука; М.: Классика, 2001–… – (Свод рус. фольклора). Т. 1: Былины Печоры: Север Европейской России. – 2001. – С. 158–163.

[11] Пропп… С.271.

[12] Про Добрыню: «Значит прежде Казань дак слободой стоял…» // Былины Печоры и Зимнего Берега: (Новые записи) / АН СССР; Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. – С. 144–148. – (Памятники рус. фольклора).

[13] Чурило Пленкович // Былины: Русский героический эпос / Вступ. ст., ред. и примеч. Н. П. Андреева. – [Л.]: Совет. писатель, 1938. – С. 351–355.

[14] Василий Буслаев // Былины: Русский героический эпос / Вступ. ст., ред. и примеч. Н. П. Андреева. – [Л.]: Совет. писатель, 1938. – С. 390–397.

[15] Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Древние боги славян. – М.: Вече, 2011. – 320 с. – С.195.

[16] Из манастыря Боголюбова старец Игр[ен]ищо // Древние Российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. – М.: Наука, 1977. – 2-е дополн. изд. – (Лит. памятники). – С. 176–178.

[17] Повесть о сильном могучем богатыри Илии Муромце и о Соловье разбоинике // Былины в записях и пересказах XVII–XVIII веков / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. – (Памятники рус. фольклора). – С. 104–106

[18] Про Сокольника: «Недалёко от города от Киева…» // Былины Печоры и Зимнего Берега: (Новые записи) / АН СССР; Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. – С. 136–142. – (Памятники рус. фольклора).

[19] Бой Ильи Муромца с сыном: «Сряжается да обряитсе ужо стар казак да Илья Муромець…» // Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899–1901 гг. с напевами, записанными посредством фонографа: В 3 т. – СПб.: Тропа Троянова, 2002–2003. – (Полное собрание русских былин; Т. 2). Т. I. Ч. 1: Поморье – Ч. 2: Пинега. – 2002. – С. 68–70.

[20] Илья Муромец и Сокольник: [Былина] № 83 // Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – СПб.: Наука; М.: Классика, 2001–… – (Свод рус. фольклора). Т. 1: Былины Печоры: Север Европейской России. – 2001. – С. 421–424; См. также. Илья и нахвальщик // Былины Печоры и Зимнего Берега: (Новые записи) / АН СССР; Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961. – С. 222–224. – (Памятники рус. фольклора).

[21] Хотен Блудович: [Былина] № 169 // Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – СПб.: Наука; М.: Классика, 2001–… – (Свод рус. фольклора). Т. 4: Былины Мезени: Север Европейской России. – 2004. – С. 383–388.

[22] Указатель предметов // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. Памятники). Т. 3. – 1985. – С. 453–482.

[23] Словарь областных слов // Сказки и легенды пушкинских мест: Записи на местах, наблюдения и исслед. В. И. Чернышева. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. – С. 315–336. – (Лит. памятники).

[24] Лисичка-сестричка и волк: [Сказка] № 5 // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники). Т. 1. – 1984. – С. 17.

[25] Покатигорошек: [Сказка] № 134 // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники). Т. 1. – 1984. – С. 206–214.

[26] Иван Сученко и Белый Полянин: [Сказка] № 139 // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники). Т. 1. – 1984. – С. 236–241.

[27] Алеша Попович: [Сказка] № 312 // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники). Т. 2. – 1985. – С. 362–364.

[28] Буря-богатырь Иван коровий сын: [Сказка] № 136 // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники). Т. 1. – 1984. – С. 216–225.

[29] Святогор и Илья Муромец: [Былина] № 3 // Былины: В 25 т. / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). – СПб.: Наука; М.: Классика, 2001–… – (Свод рус. фольклора). Т. 1: Былины Печоры: Север Европейской России. – 2001. – С. 158–163.

[30] Медведко, Усыня, Горыня и Дубыня-богатыри: [Сказка] № 141 // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники).Т. 1. – 1984. – С. 244–248.

[31] Царь-девица: [Сказка] № 233 // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники). Т. 2. – 1985. – С. 185–189.

[32] Сказка о сильном и храбром непобедимом богатыре Иване-царевиче и о прекрасной его супружнице царь-девице: [Сказка из примечаний Афанасьева] № 562 // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники). Т. 3. – 1985. – С. 240–245.

[33] Иван-царевич, Иван-кухаркин и Иван-сучкин // Сказки и легенды пушкинских мест: Записи на местах, наблюдения и исслед. В. И. Чернышева. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. – С. 11–18. – (Лит. памятники).

[34] Три царства – медное, серебряное и золотое: [Сказка] № 129 // Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. – М.: Наука, 1984–1985. – (Лит. памятники). Т. 1. – 1984. – С. 189–195.

Сегодня не только в науке, но и в «массовом сознании» распространено суждение о малости дошедших до наших дней следов языческого миропонимания. Но, даже стремясь оставаться на сугубо научных позициях, безоговорочно соглашаться с ним не стоит. Мало осталось того, что мы можем однозначно истолковать как «языческое» и считать его сохранившимся со времён распространения среди славян природной веры. Однако сведений для обобщения, сопоставления и восстановления в достаточно целостном виде древнего миропонимания и, следовательно, основ веры наших предков достаточно. Дело за умением и желанием извлечь таковые сведения из источников. Делать это нужно непредвзято, избегая бездоказательных утверждений в духе псевдооткровений.

Возможно, стоит вначале выстроить общую «матрицу», своего рода структурный каркас того, какой она могла быть — на основе сопоставления с тем, что нам известно о природной вере вообще, о ключевых представлениях людей прошлого, о реалиях их жизни — и вот на таком фундаменте выстраивать собственно реконструкцию. Иначе говоря, вместо привычной дедукции  прибегнуть к индукции — не забывая, конечно, выполнять перекрёстную проверку.

Число людей, интересующихся славянской мифологией и духовной культурой вообще, растёт на глазах. Но среди них нет единства, зато есть огромное количество споров, чаще всего агрессивных и бесплодных. Причина такого их количества — если отбросить низменные душевные устремления отдельных личностей и их слабости — в неграмотности и некомпетентности спорящих, в незнании ими правил ведения научных исследований и т. п.

Вторая же причина, на наш взгляд, в своеобразном подходе к частностям и склонности, в конце концов, теряться в них. Обсуждение того, сколько горшков и как именно следует разбить в обрядовых целях при тех или иных обстоятельствах, сколько и в каком порядке выпить чарок хмельного и т. д. — несомненно, достойное дело. При условии, что мы знаем, зачем вообще нужно разбивать эти горшки и пить это хмельное.

Думается, вот какого подхода не хватает сегодня: основанного на ключевых понятиях традиционного мировосприятия, исполненного не откровений, а содержательного смысла, глубоко практичного, опирающегося на древнейшие слои памяти и в то же время способного развиваться, соответствовать современным условиям.

Поэтому нам представляется важным вести разыскания именно в направлении определения упомянутых «ключевых точек», осмысливать то, как их представляет себе человек, живущий по обычаю. Собранные сведения можно и нужно рассматривать пристрастно, выделяя в них поздние наслоения и заимствования. Имея в наличии запас «первооснов», «набор понятийных смыслов», мы получим удивительную возможность выстроить, восстановить на получившейся основе и недостающее.

При внимательном чтении мифов всякий раз удивительным образом открываешь всё новые и новые смысловые их оттенки. Порою для этого вовсе не требуется погружаться в экстатический транс и изображать из себя шамана, а достаточно просто бросить незамутнённый взор на страницы печатного текста. Затем — оглядеться вокруг и увидеть то, как и почему именно мир представлялся нашим предкам именно таким, а не иным.

И тогда оказывается, что и речь не может идти о «примитивности» древних воззрений и способов объяснения мира. Допустимо лишь говорить о том, что люди прошлого видели мир иначе…

Стоит кратко напомнить некоторые значимые черты древнейшего миропонимания:

— осознание неотделённости человека (и людей) от мироздания в целом (подробнее см. Косарев, 2008), убеждённость в глубинном единстве всего мироздания;

— чёткое, хотя и по-разному проявляющееся в разных культурах, разделение мира и всего сущего на противоположности, которые в то же время являются неразрывными частями единого целого и не могут выжить друг без друга (так называемые бинарные оппозиции);

— вера в существование «сверхъестественных» существ, чьи возможности превышают возможности отдельного человека (боги, духи). Мир в целом чаще всего рассматривается как манифестация единого божества, как нечто неотдельное от него. Впрочем, в язычестве важно, что и человек может подняться до их уровня, встать с ними наравне, а то и превзойти (таковы легендарные отшельники в индуизме);

— убеждённость в существовании законов (принципов, установлений), которым подчиняются все части Мироздания — в том числе и высшие существа (боги, духи). Зачастую эту убеждённость с формальной точки зрения, видимо, нельзя даже рассматривать как религию;

— принятие существования возможности волшебным путём влиять на мир и процессы в нём, от личного блага до макропроцессов, одновременно представление о том, что эта возможность накладывает на человека те или иные ограничения. Именно в таком представлении, а не в неких сверхвозможностях человека, кроются основания древнейшей магии;

— особая роль ритуалов и праздников, которые понимаются как необходимость содействовать богам в деле поддержания закона и миропорядка, передаются из поколения в поколение и не могут быть изменены. Отсутствие «бессмысленных» действий. Суетные поступки людей преходящи, а творения богов подчинены иному ходу событий. Так же и то, что совершенно людьми в подражание богам, божественным перводеяниям (образцам), приобретает иную ценность;

— отсутствие претензий на абсолютную истину, допущение разных взглядов на неё. Боги (духи) одних могут быть более слабым, нежели боги (духи) других. Но и те, и другие вторичны по отношению к чему-то более общему, отстранённому от «суетных дел».

Для нас эти мировоззренческие установки служат своего рода ключами к пониманию корневых основ различных мифов. Осмыслить их можно, если подходить к ним с разных сторон, непредвзято и нетенденциозно. Дошедшие до нас предания многослойны и могут быть непротиворечиво истолкованы с нескольких точек зрения. Собственно, на этом отчасти строится и мифологический символизм. Например, какое-либо древнее образное представление можно понять как описание одной или нескольких вполне конкретных реалий окружающего нас мира (типичный пример подобного подхода — метеорологическая школа в мифологии). Одновременно мы можем осмыслить их и как некие сугубо психологические феномены (здесь на ум приходят труды К. Г. Юнга или С. Грофа). Вместе с тем миф в силу своей всеохватности не является ни тем, ни другим. Или, что столь же справедливо, и тем, и другим. А также ещё чем, чего мы до конца не знаем и что невозможно в полноте осмыслить в рамках исторических или естественнонаучных знаний.

Невзирая на громадное число научных или околонаучных (не говоря уже о псевдонаучных) трудов по мифологии, до сих пор отсутствует некий объединяющий и в то же время внутренне непротиворечивый подход. Остаётся надеяться, что когда-либо он будет создан, ибо основы такового заложены, на наш взгляд, в трудах ряда учёных — например, Е. М. Мелетинского, М. Элиаде или М. Ф. Косарева.

Пока же этого не произошло, мы полагаем справедливым придерживаться сложившихся правил поисков глубинных оттенков тех или иных мифов, памятуя о том, что понять их, не учитывая изложенные выше особенности, не представляется возможным. И в любом случае «внутренние откровения» кого бы то ни было не приведут к действительному пониманию сущностных сторон преданий, особенно в случае, если их носители напрочь стремятся перечеркнуть то, что уже известно и собрано многолетним трудом десятков историков, этнографов, археологов.

Время и пространство — основополагающие понятия при описании мира в той или иной культурной традиции. Но зачем нам сегодня, помимо сугубо познавательного интереса, углубляться в древнейшие представления о Мироздании, свойственные нашим предкам? Ведь мы не можем не понимать, например, что Земля — не плоская, что Солнце — звезда, одна из многих, причём особо не выдающаяся. Равно как мы, скорее всего, согласимся: Мирового древа именно как «суперрастения» нет. Это — удачная, чрезвычайно ёмкая метафора. Но… бесполезна ли она? Только для сторонника механистического подхода к окружающему…

«По мере развития наук наш мир становится всё менее человечным. Человек ощущает себя изолированным в космосе, поскольку его связи с природой разорваны, а эмоциональное “подсознательное единение” с явлениями природы утеряно. <…> Нет больше связи с природой, нет и той глубоко эмоциональной энергии, возникавшей от этого символического единения» (Юнг, 1996, с. 95).

О ещё одной составляющей этой же проблемы мы говорили в наших предыдущих работах неоднократно (см. список литературы). Речь идёт о разрыве между тягой к священному и «профанным» укладом современной жизни, метко подмеченной ещё одним выдающимся учёным, М. Элиаде.

Лозунг «назад, к Природе» в нынешних условиях едва ли возможен, а воплотить эту идею в действительность можно только в виде явного или скрытого бегства. Так будет продолжаться до тех пор, пока не произойдут некие существенные сдвиги в общественном сознании. Если они, конечно, вообще произойдут.

Однако остаётся иной путь — изменение себя и противодействие личной оторванности от живого Космоса. В этом случае, поскольку человеческое мышление в значительной мере строится на основе архетипов, тем более уместно внимание к мифологии как к их наиболее яркому выражению. Возвращение к Природе — задача скорее мировоззренческая и психологическая. Думается, для её решения уместно и обращение к тем или иным прикладным приёмам, которые позволят современному жителю города пережить, а в идеале и закрепить это удивительное чувство единения с миром.

Миф — совокупность неких сведений, информация, зашифрованная особым образом, свод традиционных установлений, изложенных в виде символов и т. д. Он может быть рассмотрен как культурный код (или знаково-образный текст), понятный тем, кто знает к ним ключ. В данном случае таковыми могут выступать носители мифологического сознания. Осмелимся думать, что владение подобными ключами играло существенную роль в обмене знаниями в древних обществах. Да, собственно, других способов обмена ими и не существовало — только образно-символическая передача.

«Благодаря культурной традиции космологическая модель мира с не основными мироорганизующими параметрами во все эпохи присутствует в общественном сознании людей как некое хранилище метафизических смыслов миропорядка и в различных формах воплощается в социальной практике и социальных отношениях. Такими формами выступают языческая обрядность, лежащая в основе всех народных культур; идеалы и принципы всех мировых религий, народные сказки, детская субкультура, организация социального пространства, сюжетные мотивы массовой культуры, семантика изобразительного искусства, структурное содержание социальных утопий и др.» (Василькова, 2002).

В прошлом, скорее всего, существовали разные культурные коды для разных групп населения. То есть, помимо очевидных различий по общественному положению, то есть вертикальных, отмечена и «иерархия» горизонтальная — основанная на гендерном или профессиональном различии (см., например, Элиаде, 1999). С учётом затруднённости информационных связей между удалёнными областями естественно ожидать немалых различий в деталях таких знаковых кодов, их многочисленности. Это объяснит, например, и отсутствие единого мифа о творении мира у славян, и бессмысленность потуг его воссоздания. Также в определённой среде и в разное время возникают и «профессиональные» космогонические мифы. Однако «…некоторые типы мышления стали, похоже, совершенно чуждыми большинству наших современников» (Генон, 2002, с. 87).

Говоря о мифе в контексте отражения им пространства как одной из составляющих Мироздания, мы оказываемся в некотором затруднении. Миф — не только и не столько символ, как полагал А. Ф. Лосев.

«Одна из важнейших функций мифа — способствование нахождению человеком своего места-в-мире, формирование его путем моментального схватывания-осознания, заставания себя-в-мире в определенном месте и в определенной ситуации, раз и навсегда данным. Миф — способ вписывания себя в мир, нахождение в нем своего топоса, изначально и естественно человеку присущего (топос человеческого — “естественное место” человека). Способ вписывания — отождествление себя со своим местом-в-мире, и собственно с миром (предельный случай — мифологема тождества микро- и макро-косма). Миф, в том числе миф о происхождении, есть способ этого отождествления» (Саврасов, 2000, с. 84).

Почему интересен именно древнейший пласт мифа? Если обратиться вновь к параллелям из области психологии, он в известной степени тождествен моменту индивидуации, тому, можно сказать, катарсису, который испытывает человек в миг осознания себя как думающей, мыслящей личности. При этом личности не только отдельной, но и такой, которая является частью сообщества (семьи, рода, племени или иного объединения людей). Именно в таком соединении человек и становится тем, чем он в значительной степени является: отдельной индивидуальностью и частью большего целого.

Полагаем, подлинный — если угодно, изначальный — миф оказывается тем инвариантом, который органично, естественным образом, объединяет несоединимое, позволяя находить взаимосвязь множества процессов и явлений. Это, с одной стороны, позволяет отличить обрывки мифов и доподлинно архаичные мифологические сюжеты от современных подделок под них, а с другой открывает возможность проследить те или иные реалии окружающей действительности, осмысление которых приводило к складыванию мифа.

Вообще объяснение появления мифа какой-либо одной причиной, скорее всего, бесперспективно. Миф описывает совокупность явлений, которые представляются в рамках мифологического сознания связанными между собой, пусть даже с точки зрения научной они не родственны.

Хотя «в основе мифа, так и в основе так называемой научной данности лежит некоторый изначальный, первичный, более или менее или же совершенно скрытый таинственный факт, исходный момент — “вещь в себе”, “изначало”» (Ильин, 1930, с. 13), миф и наука многое видят по-разному.

Мы понимаем: можно сколь угодно точно восстанавливать мифы и собрать огромное количество более или менее достоверных цитат из первоисточников, однако без постижения обычая на деле, на собственном опыте всё это так и останется спекулятивными отстранёнными рассуждениями. Не случайно всё шире развивается движение так называемой исторической реконструкции, причём от по сути ролевых игр «в рыцарей» всё большее число его участников приходит к необходимости более глубокого проникновения в материальную культуру и духовный мир народов прошлого, в том числе и методом полного погружения, исторического эксперимента на серьёзной научной основе. Также и экспериментальная археология движется путём воссоздания условий жизни прошлого, путём их моделирования и последующей репрезентации в виде результатов экспериментов. Однако в части культуры нематериальной это сделать гораздо сложнее, хотя именно без неё понимание древних, да и современных обстоятельств бытия человеческих сообществ невозможно.

В наших работах мы пытаемся соединить разные способы и подходы к описанию предмета наших разысканий, представлениям о Пространстве и Времени Традиции — и исследовательский, и образно-мифологический, и прикладной. Естественно, их не следует смешивать, не случайно они зачастую отделены друг от друга и визуально выделены в тексте. Однако мы полагаем, что нет у нас иного способа хотя бы приблизиться к полноте мироощущения и к пониманию важнейших составляющих традиционной культуры, кроме как постараться воссоздать то мифологическое мышление, которое было присуще нашим предкам.

Предлагаемый подход имеет и практическое следствие, ибо, на наш взгляд, позволяет осмыслить онтологические истоки современных процессов, их скрытые психологические и социопсихологические «посылы». Следовательно, помогает вычленить движущие силы будущего.

Опубликовано:  Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Некоторые вопросы подходов к изучению нематериального наследия дохристианской культуры славян / «АнтропоТопос». — № 5-6. — 2009. — C.59-66.

Литература

Василькова В. В. Синергетика и архетипические коды социальной самоорганизации // Синергетическая парадигма. Нелинейное мышление в науке и искусстве. М.: Прогресс-традиция, 2002.

Генон Р. Символы священной науки. — М.: Беловодье, 2002.

Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э. Боги славянского и русского язычества. Общие представления. — М.: Ганга, 2009.

Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Опора Мироздания. Мировое Древо и Скала Времён в традиционной культуре. — М.: Ганга, 2009.

Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Напиток жизни и смерти. Мистерия Мёда и Хмеля. — М.: Ганга, 2009.

Ермаков C.Э., Гаврилов Д.А. Время богов и время людей. Основы славянского языческого календаря. — М.: Ганга, 2009.

Косарев М. Ф. Основы языческого миропонимания. По сибирским археолого-этнографическим материалам. — М.: ИЦ «Слава!», 2008.

Ильин В. Н. Шесть дней творения. — Париж, 1930.

Мелетинский Е. М. Мифы древнего мира в сравнительном освещении  // Типология и взаимосвязи литератур древнего мира. — М.: Наука, 1971. — C. 68—133.

Манифест языческой Традиции (в русском и английском переводах)/ Гаврилов Д.А. и др. / Северная Традиция. Священный остров Руян: сборник // сост. и общ. ред. Д. А. Гаврилов, С. Э. Ермаков. — М.: Издательство «Социально-политическая мысль», НИО «Северный ветер», 2008. — 324 с. — С.284-318.

Русское языческое мировоззрение: пространство смыслов. Опыт словаря с пояснениями / сост. Гаврилов Д. А., Ермаков С. Э. — М.: Ладога-100, 2008.

Саврасов Л. В. Миф как структура глубинного воображаемого//Виртуальное пространство культуры. Материалы научной конференции 11-13 апреля 2000 г. — СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. — С. 83—84.

Элиаде М. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения. — М.-СПб., Университетская книга, 1999.

Элиаде М. Аспекты мифа. — М.: Ладомир, 2005.

Юнг К. Г. Дух Меркурий. — М., Канон, 1996.

В третьей книге «Деяний Данов» Саксон Грамматик излагает историю, много позднее послужившую основой для знаменитой пьесы. (Саксон Грамматик. Сага о Гамлете (Перевод: Т. И. Кузнецова) / Зарубежная литература средних веков. Cост. Б. И. Пуришев. — М., 1974. — С. 60–68). Он рассказывает, как после трех лет «отважнейших военных действий» Хорвендил XIX, король Ютландии, возвратился с победой из Норвегии на материк. Хорвендил, желая снискать расположение короля всей Дании Рорика, предложил ему лучшую часть трофеев и прочей добычи. Рорик выдал за Хорвендила свою дочь Геруту, и у них родился сын — Гамлет. Как примечает переводчик, Гамлет (или Амлед) — исл. Amlóði; в современной Исландии это слово используется метафорически, означая «дурак», «слабоумный» и т. п.

Поскольку читатель наш едва ли хорошо знаком с Саксоном Грамматиком (полностью его сочинение на русский язык никогда доселе не переводилось), да и с подлинной историей принца датского, здесь будут использованы значительные цитаты.

* * *

Итак, дядя Гамлета Фенгон из зависти убил брата и «прикрыл чудовищность содеянного столь наглой хитростью, что придумал оправдать вину видом доброжелательства и убийство брата скрасить долгом милосердия. Герута, говорил он, хоть так кротка, что никому не причинила и самой маленькой обиды, терпела между тем от мужа лютую ненависть. И брата он убил ради ее спасенья, ибо ему казалось нестерпимым, чтобы нежнейшая, без злобы, женщина страдала от тяжелейшей надменности супруга. И уверение достигло цели. Ибо у вельмож лжи обеспечено доверие, у них шутам порой оказывается милость и честь клеветникам. И Фенгон не колеблясь простер братоубийственные руки к постыдным объятиям, усугубив грех двойного нечестия вторым подобным же преступлением».

Здесь уже начинаются расхождения с «пьесой Шекспира», в которой окружающим не очевидна вина Клавдия (ведь он втайне отравил брата, о чём Гамлету поведала тень отца). Но Саксон считает, что повествует о реальных событиях прошлого, ему вовсе не нужны какая-то тень и даже мудрый Один, чтобы раскрыть злодеяние. Оно налицо.

«Гамлет видел все это, но, опасаясь, как бы слишком большой проницательностью не навлечь на себя подозрений дяди, облекшись в притворное слабоумие, изобразил великое повреждение рассудка; такого рода хитростью он не только ум прикрыл, но и безопасность свою обеспечил» — пишет Саксон Грамматик.

Разумеется, принц уже видел на своём веку немало дураков, но чтобы влезть в шкуру Трикстера, каковой совсем не дурак в обыденном смысле этого слова, тут нужен талант лицедея, под стать тому священному безумию берсеркера, которым овладевает Дух Зверя. Либо надо быть мастером иллюзии — великим мистификатором.

Итак, что же вытворяет Гамлет:

«Ежедневно в покоях своей матери, грязный и безучастный, кидался он на землю, марая себя мерзкой слякотью нечистот. Его оскверненный лик и опачканная грязью наружность являли безумие в виде потешного шутовства» — сравните с аналогичным поведением Диогена или Уленшпигеля, описанным выше.

«Что бы он ни говорил, соответствовало такому роду безумия, что бы ни делал — дышало безмерной тупостью. Чего же более? Не за человека его можно было почесть, а за чудовищную потеху безумной судьбы. Часто сидя у очага, он сгребал руками тлеющую золу, вытачивал деревянные крючья и обжигал их на огне. Концам их он придавал форму зубцов, желая сделать их еще более прочными в сцеплениях. А когда его спрашивали, что он делает, отвечал, что готовит острые дротики для мести за своего отца. Ответ этот вызывал немало издёвок, потому что все с пренебрежением относились к бессмысленности его смешного занятия, хотя оно и помогло впоследствии выполнению его замысла. Впрочем, у наблюдателей с умом более тонким занятие это возбудило первые подозрения в хитрости Гамлета. Ибо сама по себе ловкость, хотя и в пустяковом деле, выдавала скрытый талант мастера».

Для того, чтобы проверить, так ли уж безумен принц, решили «вывести ему навстречу в каком-либо укромном месте красивую женщину, которая воспламенит его сердце любовным желанием. Ибо естественная склонность к любви столь велика, что скрыть ее искусно невозможно; эта страсть слишком пылка, чтобы быть преодоленной хитростью. Поэтому, если тупость его притворна, он не упустит случай и тотчас уступит порыву страсти».

Из этого видно, что между любовной страстью и животной похотью они не делали разницы. Ведь любовь предпочитает укромное уединение, а безумная похоть должна была бы проявить себя на самом открытом месте без стеснений.

Молочный брат Гамлета «в душе которого еще не угасло уважение к их общему воспитанию» предупреждает принца, «потому что он не сомневался, что тот претерпит худшее, если проявит хотя бы слабый признак здравомыслия. Особенно же, если он открыто поддастся Венере. Это и самому Гамлету было совершенно ясно».

Вот только некоторые трюки Гамлета, которые должны были бы убедить окружающих, что он не в своём уме:

«… получив приглашение сесть на коня, он умышленно уселся так, что спиной был повернут к его шее, лицом же обращен к хвосту, на который он принялся накидывать узду, как будто и с этой стороны намеревался править конем в его стремительной скачке. Благодаря этой выдумке он избежал ловушки дяди, одолел коварство. Это было презабавное зрелище — бегущий без поводьев конь со всадником, который правил его хвостом».

Вспомните выкрутасы Уленшпигеля на своём ишаке, или то, как Локи привязал за причинное место козла…

«… Гамлет в кустарнике встретил волка, и когда спутники сказали, что это выбежал ему навстречу молодой жеребенок, он согласился, добавив, что в стаде Фенгона имеется слишком мало такого рода бойцов; в такой сдержанной и остроумной форме он призвал проклятие на богатства дяди».

Переводчик поясняет слова Саксона тем, что как бы желая прироста жеребцов, Гамлет в действительности желал дяде несчастья, т. е. волков в стаде, «желая казаться чуждым лживости, он смешивал хитрость и прямоту таким образом, что в его словах всегда была истина, однако острота ее не обнаруживалась никакими признаками».

Представьте себе Гамлета задом наперёд на коне, держащимся за хвост этого жеребца, во главе кавалькады соглядатаев. И вот они выезжают на берег, а там разбитый о скалы корабль: «Его спутники, наткнувшись на руль потерпевшего крушение корабля, сказали, что нашли необычайно большой нож, он ответил: «Им можно резать громадный окорок», разумея под ним море, бескрайности которого под стать огромный руль. Далее, когда они проезжали мимо дюн и предложили ему взглянуть на «муку», имея в виду песок, он заметил, что она намолота седыми бурями моря. Когда спутники осмеяли его ответ, он снова стал уверять, что сказанное им разумно».

Предоставив принца одиночеству, Фенгон устроил так, чтобы на пути принца оказалась женщина, к которой Гамлет был неравнодушен. Шекспир выводит образ нежной Офелии, между тем как Гамлет — далеко не мальчик и куда старше её. На это не раз указывал Владимир Высоцкий, один из лучших исполнителей роли Гамлета, рассказывая о работе над ролью.

Саксон же указывает, что «в детстве у обоих были одни и те же попечители, и эта общность воспитания соединила тесной дружбой Гамлета и девушку». Из этого можно предположить, что Гамлет всё же молод, Саксон и называет его юношей.

Молочный брат Гамлета, «соображая, как бы ему удобнее исполнить свой долг тайной опеки и предупредить опасную выходку юноши, подобрал на земле соломинку и приладил ее к хвосту летящего мимо овода, а овода погнал как раз туда, где, как он знал, был Гамлет. И этим оказал он неосторожному великую услугу: знак был истолкован с неменьшим остроумнем, чем передан. Ибо Гамлет, увидев овода, сразу заметил и соломинку, что была прилажена к его хвосту, и понял, что это тайное предостережение опасаться коварства. Встревоженный подозрением о засаде, он обхватил девушку и отнес подальше к непроходимому болоту, где было безопаснее. Насладившись любовью, он стал просить ее весьма настойчиво никому не говорить об этом; и просьба о молчании была с такой же страстностью обещана, как и испрошена».

Шекспир драматизирует ситуацию, изображая Офелию полностью покорной воле отца — Полония. В классическом советском фильме роль Офелии досталась несравненной Анастасии Вертинской, её отца сыграл великий русский актёр Юрий Толубеев.

Отказ Гамлета от Офелии в пьесе Шекспира закономерен, им и в самом деле владеет священное безумие, а жажда мести побеждает огонь любви. У Саксона интрига исторична, и он не склонен нагнетать любовные страсти.

«Когда Гамлет вернулся домой и все стали его с насмешкой спрашивать, преуспел ли он в любви, он заявил, что так оно и было. Когда его опять спросили, где это случилось и что служило ему подушкой, ответил: конские копытца и петушьи гребешки служили ложем; ибо когда он шел на испытание, то, во избежанье лжи, собрал листочки растений, носящих такое название. Ответ его присутствующие встретили громким смехом, хотя шуткой он ущерба истине ничуть не причинил. Девушка, тоже спрошенная об этом, ответила, что ничего подобного он не содеял. Отрицанию ее поверили и притом тем легче, чем меньше, как было очевидно, провожатые об этом знали. Тогда тот, кто метил овода, чтобы подать сигнал, желая показать Гамлету, что он своим спасением обязан его смекалке, стал говорить, что недавно один лишь он ему был предан. Ответ юноши был подходящим; чтобы ясно было, что он не пренебрег заслугой знака, он сказал, что видел некоего носильщика соломы, который вдруг пролетел мимо него с соломинкой, прилаженной к хвосту. Слова эти разумностью своей обрадовали друга Гамлета, прочих же заставили трястись от смеха», — говоря сущую правду по сути, Гамлет вызывает смех, ибо форма нелепа. И за нею окружающие не видят «мудрого смысла в дурачестве таком».

В устах трикстера правда зачастую воспринимается ложью. А ложь походит на правду.

Не имея доказательств здравомыслия принца, новоявленный король Фенгон сделал вид, что отъезжает, якобы по важному делу. Он, как и в пьесе Шекспира Клавдий, решил, что Гамлет останется наедине со своей матерью и откроется пред ней.

«В то же время советчик (у Шекспира — Полоний) усердно предлагал себя в подслушиватели, дабы не казаться только зачинщиком плана, но и его исполнителем. Обрадовавшись такому плану, Фенгон отбыл, будто бы в дальнее путешествие. А тот, кто дал совет, тайком пробрался в спальню, где Гамлет должен был закрыться с матерью, и расположился под соломенной подстилкой. Однако у Гамлета не было недостатка в средствах против козней. Опасаясь, как бы его не подслушали какие-нибудь скрытые уши, он первым делом прибег к своему обычному приему — прикинулся больным. Он закукарекал, как голосистый петух, и, колотя по бокам руками, как будто хлопая крыльями, вскочил на подстилку и принялся, раскачиваясь, прыгать туда-сюда, намереваясь узнать, не скрывается ли там что-нибудь. И когда ощутил под ногами ком, то, нащупав мечом это место, пронзил лежащего и, вытащив из тайника, убил. Тело его он разрубил на части, ошпарил кипятком и сбросил через открытое отверстие сточной трубы на корм свиньям, покрыв жалкими останками зловонную грязь».

Лицедейство и подражание представителю животного мира, а также и нечеловеческая жестокость, с которой он обходится с останками уже убитого, вполне в русле того, что мы уже говорили о трикстерах.

Гамлет обвиняет мать в блуде и похоти, в предательстве памяти Хорвендила, и открывается: «Что до меня, то я прикинулся умалишенным не без цели, ибо, несомненно, убийца своего брата будет неистовствовать с равной жестокостью и против других своих родичей. Поэтому лучше облачиться в наряд глупости, чем здравомыслия, и защиту своей безопасности искать в видимости полного безумия».

«…Фенгон по возвращении, нигде не находя зачинщика коварного плана, продолжал его искать тщательно и долго, но никто не мог сказать, что видел его где-либо. Гамлет тоже был спрошен в шутку, не заметил ли он какого-нибудь его следа, и ответил, что тот подошел к сточной трубе, свалился вниз, и его, заваленного гущей нечистот, пожрали набежавшие отовсюду свиньи. И хотя ответ этот выражал истину, он был осмеян теми, кто его слышал, ибо казался им бессмысленным.

Фенгон же, заподозрив пасынка в несомненной хитрости, захотел убить его; но не осмеливался на это из боязни вызвать недовольство не только деда его Рорика, но и своей супруги; и он решил осуществить убийство с помощью британского короля, так, чтобы другой за него сотворил дело, а он бы прикинулся невинным…»

На фоне всей истории у читателя и зрителя просыпается сочувствие к Гамлету, и потому его аморальные поступки не выглядят безнравственно, они подсознательно оправдываются с учётом обстоятельств. Но если таковые не принимать в расчёт, то Гамлет помимо всего прочего обнаруживает качества вора и подстрекателя-провокатора, подобно Гермесу, Меркурию и Локи:

«С ним отправились в путь два вассала Фенгона, которые везли с собой послание, начертанное на дереве (это был в те времена обычный способ письма), в коем королю Британии поручалось убить направляемого к нему юношу. Но пока они спали, Гамлет, обыскав их карманы, нашел письмо; прочитав приказ, он тщательно соскоблил написанное и, вписав новые слова, изменил содержание поручения так, что свое собственное осуждение обратил на своих спутников. Не довольствуясь избавлением от смертного приговора и перенесением опасности на других, он приписал под фальшивой подписью Фенгона просьбу о том, чтобы король Британии выдал свою дочь за умнейшего юношу, коего он к нему посылает».

Шекспир оставляет «за кадром» дальнейшие английские события, для его замысла — высветить характер принца — это уже не актуально. Но в контексте нашего исследования нельзя обойти эти любопытные свидетельства Саксона. Потому что это момент обращения Гамлета-трикстера в культурного героя:

«И вот по прибытии в Британию послы пришли к королю и передали ему в письме, которое считали средством гибели другого, собственный смертный приговор. Король, скрыв это, оказал им гостеприимный и дружелюбный прием. Гамлет, однако, с пренебрежением отверг все великолепие королевского стола, как будто это была самая обыкновенная еда; он отвернулся с удивительной воздержанностью от всего изобилия пира и от питья удержался так же, как от кушаний. Всем было на диво, что молодой чужеземец пренебрегает изысканнейшими лакомствами королевского стола и пышной роскошью пира, словно это какая-то деревенская закуска. А когда пир закончился и король отпустил гостей на отдых, то подосланному к ним в спальню человеку поручил узнать об их ночной беседе. И вот на вопрос спутников, почему он отказался от вчерашнего угощения, будто от яда, Гамлет ответил, что хлеб был обрызган заразной кровью, что питье отдавало железом, что мясные блюда были пропитаны зловонием человеческих трупов и испорчены чем-то вроде могильного смрада. Он добавил еще, что у короля глаза раба и что королева трижды выказала манеры, присущие лишь служанке; так поносил он оскорбительной бранью не только обед, но и тех, кто давал его. Тотчас спутники, попрекая его прежним слабоумием, принялись взводить его разными насмешками за дерзость: что он порицал благопристойное, придирался к достойному, что замечательного короля в женщину столь благородного обхождения оскорбил непочтительной болтовней и тех, кто заслуживает всяческой похвалы, очернил позорящими упреками.

Узнав все это от слуги, король уверенно заявил, что сказавший такое должен быть или сверхчеловечески умен, или вовсе безумен; в этих немногих словах он выразил всю глубину проницательности Гамлета. Потом он осведомился у вызванного управляющего, откуда был получен хлеб. Когда тот заверил, что выпечен он в королевской пекарне, поинтересовался также, где росло зерно, из которого он выпечен, и нет ли там каких-либо признаков человеческого побоища. Тот отвечал, что неподалеку есть поле, усеянное старыми костями убитых, которое и до сих пор обнаруживает следы давней битвы; и что он сам его засеял весенним зерном, поскольку оно было плодороднее других, в надежде на богатый урожай. Вот почему, быть может, хлеб и вобрал в себя какой-то дурной запах крови. Когда король услышал это, то, удостоверившись, что Гамлет сказал правду, постарался также выяснить, откуда были доставлены свиньи. Управляющий сообщил, что его свиньи, по нерадивости пастухов, отбившиеся от стада, паслись на истлевших трупах грабителей, и потому, пожалуй, мясо их приобрело несколько гнилостный привкус. Когда король понял, что и в этом случае суждение Гамлета справедливо, то спросил, какой жидкостью разбавлялся напиток? И, узнав, что приготовлен он был из воды и муки, приказал копать указанное ему место источника в глубину и обнаружил там несколько разъеденных ржавчиной мечей, от которых вода, очевидно, и получила скверный привкус… Король, видя, что мнение Гамлета об испорченности вкуса справедливо, и, предчувствуя, что неблагородство глаз, в чем попрекал его Гамлет, касается какого-то пятна в его происхождении, украдкой встретился с матерью и спросил у нее, кто был его отцом. Сперва она ответила, что никому, кроме короля, не принадлежала, но, когда он пригрозил, что дознается у нее истины пыткой, то услышал, что рожден он от раба, и через очевидность вынужденного признания узнал о своем позорном происхождении. Подавленный стыдом своего положения, но и восхищенный прозорливостью юноши, он спросил у него, почему он запятнал королеву упреком в рабских повадках. Однако же, пока он еще досадовал о том, что обходительность его супруги была осуждена в ночном разговоре чужеземца, он узнал, что мать ее была служанкой. Ибо Гамлет сказал, что отметил у нее три недостатка, выдающих повадки рабыни: во-первых, что она прикрывает[1] голову плащом, как служанка, во-вторых, что при ходьбе подбирает платье, в-третьих, что она выковыривает остатки пищи, застрявшей между зубами, и выковыренное прожевывает снова. Упомянул он также, что мать ее попала в рабство из плена, чтобы ясно было, что она рабыня не только по своим повадкам, но вдобавок и по своей природе.

Король, чтя мудрость Гамлета, как некий божественный дар, отдал ему в жены свою дочь. И всякое его слово принимал, будто какое-то указание свыше…»

Итак, Гамлет становится наследником английского короля, занимая, положенную ему по уму, а не только по происхождению, социальную ступень, каковой он лишён «на датской почве». Но его миссия еще не закончена, и культурный герой вновь перевёртывается в трикстера.

Следуя мнимой просьбе Фенгона, король приказывает повесить провожатых принца. «А он принял эту любезность, словно несправедливость, с таким притворным недовольством, что получил от короля в счет возмещения золото, которое впоследствии, расплавив тайно на огне, велел залить в две выдолбленные трости».

Комментаторы находят тут аналогии с Титом Ливием («История Рима» I, 56), где Юний Брут несет в дар дельфийскому оракулу полую трость, в которой скрыто золото — символ его ума.  В таком случае что-то типа этого использовал в кодах романа «Дон Кихот» Сервантес, если вспомнить о том, как судил народ губернатор Санчо Панса.

«По истечении года Гамлет испросил у короля позволение на путешествие и отправился на родину, ничего не увозя с собой из всего великолепия королевских сокровищ, кроме тростей, наполненных золотом. По прибытии в Ютландию он сменил свою теперешнюю манеру держаться на прежнюю, что была необходима для достойного дела, и умышленно напустил на себя шутовской вид. И когда он весь в грязи вошел в триклиний, где справляли его собственные поминки, то поразил всех необычайно, потому что ложный слух о его смерти уже разнесся повсюду…»

Вот еще классический в биографии трикстера момент — похороны или поминки, подчас мнимые и далеко не последние.

« В конце концов оцепенение сменилось смехом, и гости в шутку пеняли один другому, что тот, по ком они справляли поминки, стоит живой пред ними. Когда его спросили о спутниках, он, посмотрев на трости, что нес с собой, ответил: «Здесь они оба». Сказал ли это он всерьез или же в шутку — неведомо. Ибо слова его, хотя и были сочтены большинством за бессмыслицу, от истины, однако, не отклонялись: они указывали на плату, полученную им в качестве вознагражденья за убитых. Вслед за тем Гамлет присоединился к виночерпиям, желая еще больше потешить гостей, и самым усердным образом принялся исполнять обязанность розлива напитков. А чтобы его просторная одежда не стесняла движений, он повязал на боку свой меч, и, умышленно обнажая его время от времени, ранил острием кончики пальцев. Поэтому стоящие рядом позаботились сколотить меч и ножны железным гвоздем. Для обеспечения еще более надежного исхода своего коварного плана он подходил к вельможам с бокалами и вынуждал их пить беспрерывно и до того опоил всех неразбавленным вином, что ноги их ослабели от опьянения, и они предались отдыху посреди королевского зала, в том самом месте, где пировали».

Гамлет, подобно Гермесу, выступает «хозяином пирушки, шутом продувным».

«И вот когда он увидел, что они в подходящем для его замысла состоянии, то, полагая, что представился случай исполнить задуманное, извлек из-за пазухи давно припасенные крючья из дерева и вошел в зал, где на полу там и сям вперемешку лежали тела знатных и изрыгали во сне хмель. Сбив крепления, он стянул занавеси, изготовленные его матерью, что покрывали также и внутренние стены зала, набросил их на храпящих и с помощью крючьев связал столь искусно запутанными узлами, что никто из лежащих внизу не сумел бы подняться, хотя бы и старался изо всех сил. После этого он поджег крышу; разраставшееся пламя, распространяя пожар вширь, охватило весь дом, уничтожило зал и сожгло всех, объятых ли глубоким сном или напрасно силившихся подняться».

Под раздачу попадают все. И только лишь за то, что вкушали вино в доме убийцы. А что как если среди них были и те, кто приехал почтить память принца из чистых побуждений. Но вина окружающих для Гамлета очевидна, он выступает разрушителем всего мира, который в наиболее уродливых своих формах именуется Фенгоном.

«Потом Гамлет пошел в спальню Фенгона, куда того еще раньше проводили придворные, выхватил меч, висевший у изголовья, и повесил вместо него свой собственный».

Это еще одна подмена из целого ряда прочих, Гамлет меняет маски, меняет сознание, подменивает вещи и информацию. Он играет и манипулирует как чувственным, так и бесчувственным.

« После этого, разбудив дядю, он сказал ему, что гости его сгорели в огне, что здесь перед ним Гамлет, во всеоружии давешних своих крючьев, и жаждет взыскать кару, причитающуюся за убийство отца. При этих словах Фенгон вскочил с кровати, но был убит, прежде чем, лишенный своего меча, тщетно пытался обнажить чужой…»

Саксон оправдывает месть сына за отца, разумеется, не находя в его поведении всех тех черт архетипа, о котором мы здесь писали:  «Храбрый муж, достойный вечной славы, благоразумно вооружившись притворным безрассудством, Гамлет скрыл под личиной слабоумия поразительное для человека разуменье!»

Хотя, как уже говорилось, сама сознательная игра в трикстерство не доводит до добра, потому что на пути смельчака и нахала может оказаться Трикстер по природе, как выражение «коллективного бессознательного».

P.S.  Ранее нами были выделены следующие признаки Трикстера:

1. Трикстер появляется для нарушения сложившихся устоев и традиций, он привносит элемент хаоса в существующий порядок, способствует деидеализации, превращению мира идеального в реальный.
2. Трикстер – это неподконтрольная никому фундаментальная Сила, результат действия которой непредсказуем, даже для самого Трикстера. Трикстер – это провокатор и инициатор социально-культурного действия и изменения творения, которое выглядит как порча.
3. Трикстер традиционно выступает посредником между мирами и социальными группами, способствует обмену между ними культурными ценностями и переводу информации из области непознанного (Мир Иной, Навь) в область познаваемого (Белый Свет, Явь). Он делает неявное явным, вторгаясь в область неизведанного первым.
4. Трикстер – господин многих искусств, мастер на все руки, иногда спутник культурного героя или сам культурный герой, его проводник, или его тень, тот, кто проверяет претензии героя на Силу и Власть. Трикстер – добытчик знаний через нарушение социального (табу) или космогонического запрета, инициатор мифологического действия.
5. Трикстер аморален, с точки зрения существующей этической системы культурного героя. Он стоит на грани мира человеческого общества и первобытного мира Дикой Природы, поэтому с точки зрения социального человека смешон, нерассудителен или бессознателен. Обладает зачастую ярко выраженными чертами соблазнителя – гиперсексуала и обжоры. Склонен к перемене пола.
6. Трикстер – оборотень, перевертыш, игрок, имитатор, мастер иллюзии, и для него не существует привычного понятия о жизни и смерти, потому что игра каждый раз может быть начата сначала и в любой момент прекращена. Трикстер не всегда выходит победителем из затеянной игры, и может попасть впросак, оказаться жертвой собственной хитрости, если созданная им иллюзия (например, Силы или Правды) не убедительна.
7. Трикстер выступает, как Старый Мудрец с одной стороны и как юнец – с другой, в зависимости от того, каков находящийся рядом с ним культурный герой, чьё чувство значимости Трикстер умаляет.

Опубликовано: Гаврилов Д.А. Священное безумие принца Гамлета / Гаврилов Д.А. Трюкач. Лицедей. Игрок. Образ трикстера в евроазиатском фольклоре. — М.: Издательство «Ганга» при участии ИЦ «Слава!», 2009. — 288 с. — С.265–275.

[1] Только свободные женщины носили головной убор